Луиза Розетт - Больше никаких признаний (ЛП)
Равнина, в конце концов, переходит в здания, и мы приезжаем в больницу. У нее большая и оживленная территория — здесь много пожилых мужчин в бейсбольных кепках с приколотыми на булавки нашивками, сообщающие, к какому роду войск они относятся. За нами в очереди в регистратуру стоит серьезный мускулистый парень в футболке морского пехотинца, с протезами ноги и руки. Стараюсь не смотреть на него, но ничего не могу с собой поделать. И дело не в его протезах, а в его глазах. Его лицо и тело выглядят молодо — он не больше, чем на три-четыре года, старше меня — но его глаза мертвы. Он слишком многое видел.
Я думаю, именно это отличает людей, побывавших на войне, ото всех остальных, и именно из-за этого им так трудно снова вернуться к нормальной жизни. Интересно, каким бы стал папа, если бы вернулся — ему бы тоже было тяжело, хоть он и не был солдатом, и ему не приходилось делать ничего ужасного?
Регистратор подзывает нас. Вики вытаскивает нас из очереди, делает вид, что ищет что-то в сумочке, и уступает очередь морскому пехотинцу.
Когда мы показываем документы и записываемся в список посетителей, регистратор отправляет нас в корпус для душевнобольных, и Вики ведет нас туда. На пути мы видим много людей с протезами и женщину с ужасными шрамами на лице возможно от огня. Она рассматривает мое лицо без шрамов, не глядя мне в глаза, а потом отворачивается.
Доктор Гейба ждет нас в холле корпуса для душевнобольных.
— Привет, Вики, — говорит она.
Вики обнимает доктора, кажется, ее это настораживает, но она терпит.
— Доктор Корнинг, это Кэтлин Царелли и ее дочь Роуз. Вы все общались по телефону, так ведь?
— Мы общались, — говорит доктор Корнинг. — Гейб ждет нас в переговорной. Я сказала ему, что вы зайдете всего на пару минут. Роуз, ты вносила какие-нибудь изменения в вопросы, которые мне высылала?
— Нет, — говорю я, начиная немного нервничать. — Но у меня вопрос. Что, если он что-то скажет, и я захочу задать еще вопрос — это разрешается?
— Конечно, — говорит доктор. — Если я посчитаю, что вопрос сложный, я просто попрошу тебя двигаться дальше. Как тебе такой вариант?
Ее перебивает мама:
— Что вы понимаете под сложным вопросом?
— Все, что может его взволновать, я хочу избежать такого. Но буду честна с вами, он не может дождаться вашего прихода. Думаю, возможность извиниться перед вами будет для него очень полезна. Я только сейчас понимаю, что не продумала этот момент.
Смотрю на людей, ждущих приема, у всех такой же взгляд, как у парня, который стоял за нами в очереди в регистратуру. Не хочу, чтобы Гейб передо мной извинялся. То, что он сделал, теперь не кажется таким ужасным. Вся злость на него, которую я так долго чувствовала, почему-то превратилась в сожаление. Сожаление о том, что он теперь лежит в отделении для душевнобольных ветеранской больницы после попытки суицида и беспокоится по поводу моих чувств.
Смотрю на маму, которая читает мои эмоции, как открытую книгу. Она сжимает мою руку.
— Просто придерживайся своих вопросов, и все будет отлично.
Мы входим в переговорную — вот и он. Он не похож на монстра, плохого человека или того, кто хочет причинять боль другим. Он похож на парня немногим старше меня, с темными кругами под глазами, огромный накачанный больничный санитар стоит рядом. Точно не знаю, кого защищает санитар — нас или Гейба. Возможно, всех сразу.
На его запястьях нет бинтов, что заставляет меня задуматься, каким способом он пытался убить себя. А потом я задумываюсь, почему вообще хочу это знать.
При виде Вики у Гейба загораются глаза. Он встает, чтобы обнять ее — он просто огромный, примерно 180 сантиметров ростом, и с гигантскими мускулами. Санитар — ребенок по сравнению с ним. Вики практически не видно под его руками.
— Как сегодня себя чувствуешь, Гейби?
Его мощная грудь приглушает ее голос.
— Нормально, мэм, спасибо, — мягко говорит он.
Его слова звучат ненатурально, как будто его недавно научили так говорить, и он повторяет заученное.
— Всегда рад вас видеть.
— Хочу познакомить тебя с моими друзьями. Это Кэтлин и Роуз Царелли, семья Альфонсо.
Пристальный взгляд Гейба переключается на нас, и его глаза мгновенно наполняются слезами. Я делаю шаг назад, борясь с желанием спрятаться за маминой спиной и пугаясь неприкрытой боли, которая исходит от него. Это слишком… Слишком мне знакомо.
Доктор Корнинг тут же берет все в свои руки.
— Гейб? Все поймут, если ты не захочешь сегодня говорить.
— Нет, мэм, я в порядке, мэм, — успокаивает он доктора.
Он неуклюже подходит к нам и жмет руку маме.
— Приятно познакомиться, мэм, и с вами тоже, мисс, — говорит он мягким голосом, совсем не сочетающимся с его внешним видом.
— Он был офигенным парнем… простите за бедность речи… и мне очень жаль, что он погиб. Не знаю, почему Бог забрал такого человека… с семьеи, такого умного и все такое… и оставил меня, — он трясет головой, будто пытается от чего-то избавиться. — Извините. У меня пара лампочек в голове перегорела, и я просто говорю всякую хрень… извините… которая приходит на ум.
— Мы понимаем, — говорит мама, все еще сжимая его руку.
Могу сказать, что ее растрогал этот огромный, похожий на плюшевого мишку, сломленный человек, который говорит такие хорошие слова о моем отце. Ей всегда хотелось защитить меня от воспоминаний незнакомцев о папе, но на самом деле, просто потрясающе слышать, как незнакомый нам человек рассказывает о нем — это возвращает его к нам.
Мы очень рады с тобой познакомиться, Габриэль, — мама искренне ему улыбается и гладит его руку, прежде чем отпустить, мы можем начинать? — спрашивает она у доктора Корнинг.
Доктор Корнинг в последний раз вопросительно смотрит на Габриэля, и он кивает. Мы все садимся за стол, за исключением охранника, который так и стоит рядом с Габриэлем. Похоже, мы должны притвориться, что не замечаем его.
— Давайте, мисс. Я готов к вашим вопросам, — говорит Гейб, скрещивает руки и опускает взгляд, словно готовится к наказанию.
Я смотрю на свой лист бумаги, и слова начинают расплываться. Зачем я это делаю? Мои боль и скорбь реальны, но они — лишь крошечная часть войны. Человек, сидящий напротив меня, был там, он был в грузовике, который взорвался, и видел своими глазами такое, о чем никогда не сможет говорить. И я явилась требовать ответов о видео, которое он выложил в интернете?
Какого черта я о себе возомнила?
Я смотрю в его большие карие глаза такие серьезные и дружелюбные.
— Я прошу прощения, надеюсь, я не потратила ничье время, но я не собираюсь задавать эти вопросы. Вы… Вы не заслужили, чтобы вас допрашивали.
