Анна Богданова - Самая шикарная свадьба
Когда я вернулась на кухню, то к ужасу своему обнаружила, что рис вел себя в мое отсутствие просто безобразно и вместо того чтобы свариться, как положено зернышко к зернышку, он слипся в однородную массу, напоминающую крахмальный клей для обоев. «Не беда, – подумала я. – Ведь главное для меня сегодня форма и символ, а вовсе не содержание!»
Я вывалила белое месиво в дуршлаг и занялась самым главным – изготовлением табличек с названиями блюд, которые в точности должны были соответствовать заглавиям моих романов.
Пока я скотчем прикрепляла бумажки с названиями блюд к длинным деревянным зубочисткам, гречка сгорела (хорошо хоть только нижний слой – верхний выглядел очень даже аппетитно).
Пшену еще вариться и вариться, поэтому я занялась первым фирменным блюдом от Мани Корытниковой. Оно называлось в честь моего сенсационного романа «Убийство на рассвете», а основой его явилось месиво разваренного риса в салатнице из тончайшего фарфора. Я не скупясь полила его кетчупом (что символизировало кровь) и воткнула в середину острый нож.
Гречневую кашу я обильно сдобрила острым перцем, щедро посолила, добавила пряностей для пикантности и выложила черной икрой подобие глаз, бровей, носа; для изображения губ воспользовалась все тем же шашлычным кетчупом – стало похоже на сильно загоревшее недоброе лицо. Подумав, я еще приделала усы из укропа и назвала сие блюдо в честь очередного моего романа – «Роковой мужчина».
Мясо! Я забыла его разморозить! «Не беда», – снова успокоила я себя и, промыв, как учила меня Мисс Бесконечность сплющенные куски свинины под струей холодной воды, бросила их на раскаленную сковородку. Затем, включив конфорку на полную мощность и подумав: «Пусть размораживается», вплотную занялась «Солнечной затрещиной».
Я вывалила на блюдо золотистую пшенную кашу и размышляла над тем, как художественно можно отобразить затрещину на солнце. Взгляд мой остановился на молотке для отбивания мяса, и я недолго думая всадила его в центр блюда с пшенкой.
Пока мясо размораживалось на сильном огне, я решила отнести в гостиную уже готовые произведения кулинарного искусства.
Четыре часа – времени еще вагон с прицепом. «Неужели я стала все успевать? Стала пунктуальной и ответственной, как Влас?» – подумала я, как в квартире раздалось противно: «Пр…Пр…Прррр…»
– Мань! Ты должна меня спасти! – кричала в трубку Анжелка.
– Что у тебя опять стряслось? – спросила я, но Огурцова молчала. – Говори или я брошу трубку!
– Вот ты как с друзьями! Осужда-аешь?! – протянула она свою коронную фразу, и я поняла, что подруга снова крепко подвыпила. – Так брось в меня камень!
– По какому поводу веселишься?
– Отец со свекровью забрали детей, хотели устроить нам медовые выходные в честь примирения с Михаилом… – Она замолчала, потом вдруг как закричит: – Спасай меня, Машка! Он придет, от меня спиртным пахнет! Что бу-удет! Ой! Чо будет!
– Так ты больше не пей!
– И меньше тоже, – промычала она.
– Анжелка, закругляйся! До прихода Михаила все выветрится!
– Не выв-ветрится! Помоги! – икнув, потребовала она.
– Как я тебе помогу-то? – недоумевала я.
– Можно я к вам с Власом приеду?
– Конечно. Жалко, что ли! – легкомысленно брякнула я и снова почувствовала запах горелого. – Анжел, мне сейчас некогда!
– Даже с другом не поговоришь, – укоризненно проговорила она. – А у друга на душе так погано, так погано, прямо кошки скребут.
– Ты адрес-то помнишь?
– Он у меня записан. В общем, жди, я буду. – Огурцова икнула напоследок и бросила трубку.
Мясо сгорело, хотя, как и гречка, не совсем – только снизу была черная корочка. Поджаривать другую сторону мне показалось бессмысленным. Я выложила ромашкой скукоженные кусочки свинины на блюдо, завалила их сверху зеленью – так, что под ней не было видно, что там, внутри, воткнула зубочистку с табличкой «Неоправданные надежды» и вдруг вспомнила о главном госте предстоящего праздничного ужина – Илье Андреевиче. «Наверное, он очень важный, накаченный, лет пятидесяти… Седовласый от того, что судьба Ильи Андреевича, со слов Власа, была тяжелой – помню, он даже сравнил жизнь старшего коллеги с «судном посреди морей, гонимом отовсюду вероломными ветрами». Придет в костюме «от кутюр», весь из себя модный, холеный, подтянутый, высокий, и все его уважают…
Половина шестого. Анжелки все еще нет. Я выглянула в окно в надежде узреть подругу. Дождь прекратился, из-за лилового кучевого облака вылезло оранжевое солнце, но Огурцовой нигде не видно.
Я, как наседка над своими яйцами, прыгала возле стола, поправляя то вилку, то тарелку. Кажется, все: на белоснежной скатерти красуются разноцветные, приготовленные мной угощения с табличками, у каждой тарелки – вырезанные собственными руками ажурные салфетки и какое-нибудь бумажное животное – лягушка, верблюд или птица, бутылки с напитками, графин с водкой выставлены лучами в четыре конца стола, а посредине хамеропс с огромными листьями, напоминающими веера.
Потрясающий стол! Потрясающий!
Шесть часов – Огурцовой еще нет. Я позвонила ей домой – трубку никто не взял. «Наверное, вырубилась», – решила я и больше не стала ее ждать, а пошла приводить себя в порядок.
Я надела вечернее платье глубокого, насыщенного изумрудного цвета – длинное с открытыми плечами. Конечно же к нему как нельзя лучше подошли бы изумруды, но, к сожалению у меня не было, и я нацепила золотой комплект ручной работы с малахитом – квадратные серьги, кулон и кольцо. Тоже неплохо. Вечерний макияж – несколько ярче обыкновенного. Осталось причесаться. Это кошмар какой-то! Волосы распадаются, нет никакой возможности их собрать. Мучилась минут двадцать, потом прибегла к крайнему, но испытанному методу – отошла от зеркала, кое-как закрутила волосы… чпок заколкой. Получилось просто великолепно – небольшой художественный беспорядок.
Мои плакатики! Я совершенно забыла о них, а Влас так и сказал сегодня утром – мол, сними ты эти свои памятки. Хорошо, вспомнила!
Я попыталась сдернуть плакатик «Ни дня без строчки», но он явно не хотел покидать своего места на стене. Что я только ни делала: и поддевала его ножом, и смачивала уголки водой – все бесполезно! Интересно, что это был за клей? Наверное, «Момент» для склеивания резины или дерева. В конце концов мне надоело возиться с этим дурацким объявлением, я взяла ножницы и буквально отодрала его вместе с обоями. Этой же участи подверглись все остальные мои памятки – теперь в некоторых местах на обоях зияли серые дыры цемента. А что делать с ответными объявлениями Власа? Про свои он ничего не говорил. Лучше не буду трогать, а то еще обидится!
