Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
«Как это похоже на него — теперь вдруг выказать любовь!» — негодовала Кэро.
На другой день, когда они разговаривали по телефону, она осведомилась, зачем Джон приезжал.
Было это вечером после собрания, на котором Джон имел огромный успех. В этот день все ему благоприятствовало и он был в прекрасном настроении.
На брошенный как будто вскользь вопрос Кэро он отвечал весело:
— Так, прихоть… — И прибавил: — Я виделся с вашим отцом.
— Ага, значит, все вышло хорошо. Как идет кампания?
— Да как будто хорошо.
— Джон, приезжай сегодня вечером в Лондон, я буду дома.
— К сожалению, никак не могу. Вечером назначен большой митинг.
— Поручи кому-нибудь другому выступать вместо себя. Джон, приезжай, я прошу!
— Кэро, пойми же, я не могу. Будь рассудительна, дорогая.
Кэрро рассмеялась: Джон сам возвращал ей решимость идти по пути, который она избрала.
— А тебе не приходило никогда в голову, что я могу наказать тебя за такую невнимательность ко мне?
— Я наказан уже тем, что не вижу тебя, — возразил Джон галантно. — Но ты ведь приедешь к выборам, не правда ли?
— Может быть.
Джон сказал смеясь:
— Ты непременно должна быть здесь, чтобы либо увенчать мою голову победными лаврами, либо перевязать мои раны.
Эти последние дни были для Джона днями напряженной деятельности и сильного нервного возбуждения, он не мог спать и почти ничего не ел. Они с Мэйнсом сталкивались повсюду по десяти раз на день; Мэйнс действовал весьма энергично.
Миссис Сэвернейк посылала Туанету на митинги в своем автомобиле, сама же она посетила только один.
В тот вечер Джон увидел ее, как только вошел в зал. Рядом с ней сидела и Туанета.
На один миг перед тем как начать свою речь он успел подумать, что у миссис Сэвернейк — изумительные глаза. Часто бывает, что в минуту сильного волнения какая-нибудь подробность особенно врезается в память. И весь тот вечер Джон бессознательно, но до странности четко вспоминал взгляд миссис Сэвернейк, встретившийся с его взглядом, когда он поднимался на трибуну.
Это было самое бурное из всех собраний, проведенных до тех пор, так как пришло много сторонников Дерэма. Джона атаковали вовсю. Но он уже успел привыкнуть к этому и спокойно отражал удары, не теряя ни веселости, ни остроумия.
Речь лорда Кэрлью была коротка. Его не прерывали и проводили довольно сдержанными аплодисментами.
Когда собрание кончилось и зал опустел, лорд Кэрлью спустился вниз, чтобы поздороваться с миссис Сэвернейк. Джон и Чип последовали за ним и все вместе медленно выбрались на улицу, все еще запруженную группами громко споривших людей.
Джон пошел разыскивать автомобиль миссис Сэвернейк. Кое-кто окликал его. Один обыватель, сладко дремавший весь вечер и проснувшийся к концу митинга в сварливом настроении, громко бросил какое-то грубое замечание. Товарищи его захохотали, сгрудившись вокруг. Миссис Сэвернейк с Туанетой были уже совсем близко.
В двух шагах от Джона стоял брэк и какие-то люди собирались усесться в него. Вмиг Джон обхватил руками оскорбившего его пьяницу и одним толчком ввалил его в экипаж. Остальные, ошеломленные, отступили с молчанием. Брэк отъехал.
Все это продолжалось не больше секунды. Миссис Сэвернейк дошла до автомобиля, когда пьяный был свален в брэк.
Джон усадил дам и укрыл меховой полстью.
— Ну, что, понравился вам митинг? — спросил он у миссис Сэвернейк.
— Вы мне понравились, — отвечала она.
Джон был ужасно польщен и на миг обычная сдержанность изменила ему.
— Как это… как я… рад, — сказал он, запинаясь. — Мне только этого и хотелось.
Она засмеялась. Смех у нее был очень приятный — тихий и грудной.
— Не забудьте, что вы обедаете у меня в вечер после выборов, каков бы ни был результат.
— Я не забыл, благодарю вас.
— И мистер Чип, разумеется.
— Я ему скажу, спасибо.
Начал падать снег. Автомобиль долго еще был виден среди пляшущих белых хлопьев.
Джон пошел в гостиницу. Лорд Кэрлью и Чип были уже там. Среди привезенной ему корреспонденции оказалось много счетов. Надо было оплачивать устройство дома на Одли-стрит. До свадьбы оставалось только две недели.
Лорд Кэрлью, говоря об этом с Джоном, заметил:
— Ваш путь устлан розами, мой мальчик. На этой неделе, если судить по всему, что я слышал, — победа здесь, на следующей — свадьба!
— Вы привезете Кэро в пятницу, сэр? — спросил Джон. — Я ей сказал, что (если только она вполне здорова уже) ей следует быть здесь, чтобы увенчать меня, или, если счастье изменит, перевязать мне раны.
Лорд Кэрлью круто повернулся на стуле, чтобы взглянуть в лицо Джону.
— Признаюсь, я буду доволен, если вы увезете ее куда-нибудь отдыхать, — промолвил он отрывисто. — Она последнее время кажется такой усталой и неспокойной и носится по целым дням. Поверите ли, я ее почти не вижу с тех пор, как вы здесь. Никогда ее нет дома.
Он испытующе смотрел на Джона.
— Вы… я… хотел бы знать… ваш внезапный визит вчера вечером не был вызван какой-нибудь особой причиной… чем-нибудь неприятным, дорогой мой?
— Ничуть, сэр, уверяю вас. Просто мне пришла в голову фантазия… Я уже объяснял это Кэро по телефону.
— Ну, слава Богу, — сказал с облегчением лорд Кэрлью. — Конечно, для вас было разочарованием не застать ее дома… Кэролайн — капризное создание. Но, по-видимому, между вами полное согласие.
Он посидел еще немного, уставясь в гаснущий за решеткой огонь. Упал со стуком уголек и словно пробудил его. Он торопливо поднялся. Джон зажег свечу и проводил его наверх в его комнату.
— Маркс приедет сюда в четверг, — сказал лорд Кэрлью, возвращаясь к первоначальной теме. — Если вас не изберут, вы, конечно, останетесь у него на службе?
— Я думаю, да, — отвечал Джон, — пока не откроется новая вакансия.
— Будем надеяться, что она не заставит себя ждать, — сказал лорд Кэрлью. — Доброй ночи, мой мальчик!
Глава IX
В четверг действительно явился Маркс.
— Долг платежом красен, — сказал он с шутливой торжественностью. — Я считаю, что это вы провели меня в парламент, Теннент.
— Если моя ничтожная помощь дала такие результаты, сэр, то уже одно ваше присутствие здесь должно обеспечить мне триумф.
Маркс только усмехнулся. Он с места в карьер принялся энергично за дело, побуждаемый искренним расположением к Джону.
Высокий и тонкий, немного с меланхолическим лицом, освещенным блестящими серыми глазами, он производил противоречивое впечатление: чувствовались и яркий темперамент — и в то же время крайняя сдержанность, спокойная осторожная расчетливость. Он холодно, но без тени неприязни читал в душах людей.
