Люси Рэдкомб - Ошибка Дон Жуана
— Поставь меня на место, ты...
— Ты сегодня прекрасно выглядишь, моя драгоценная.
— Ты тоже, но я не хочу...
— Мало ли, чего ты не хочешь.
— Ты говоришь так, как будто мы женаты...
— Мы женаты.
— Да-а? И кто это говорит? Тот, кто уехал от меня по собственной воле сразу же после первой брачной ночи, даже не простившись? Тот, кто прислал за мной машину и распорядился отправить меня домой, забыв спросить мое мнение по этому вопросу?!
— Ты понятия не имеешь, принцесса, чего мне это стоило, но я был уверен, что ты именно этого хочешь...
— А я этого и хотела!
— ... Но, я был дураком. Полным идиотом.
— Когда мы разводимся?!
— Никогда!
Он поставил ее на пол и заглянул в глаза. Гвен немедленно ощутила уже знакомую слабость в коленях.
— Я скучал по тебе, Гвен...
— Я тебе не верю!
— А я тебе докажу!
Поцелуй был долгим, ужасно долгим, но Гвен не замечала времени. Все ее чувства расплавились в горниле страсти и неутоленной нежности, мир вокруг расплылся и превратился в ничто. Остались только жадные губы да сильные руки, обнимающие ее так, словно она — хрупкая фея.
Она с трудом заставила себя отстраниться.
— Ты думаешь, этого достаточно, чтобы произвести на меня впечатление?
— Гвен, не испытывай мое терпение! В гневе я небезопасен...
— О, это я помню. Чуть что — бьешь девушек по голове комодами и берешь за себя замуж...
— Гвен, я очень изменился. Эти семь недель изменили меня. Я думал... все это время я думал о тебе, и вот теперь я знаю...
— Да? И что же?
— Я знаю, когда я влюбился в тебя.
— Что... что ты сказал, Родриго Альба?
— Я влюбился в тебя в тот самый миг, когда увидел впервые. Сразу же решил, что ты будешь моей. А потом испугался этого чувства. Там, в церкви, после венчания, когда тебе стало плохо... Я вдруг понял, что меня это испугало по-настоящему... И я тебя отпустил. Я боялся умолять тебя остаться, потому что я глупый и упрямый мачо...
— Родриго, знаешь...
— Что, драгоценная?
— В тебе есть и другие достоинства... Может быть, их достаточно, чтобы я тебя простила. Но я все-таки хочу услышать еще раз — что ты сделал, когда увидел меня впервые?
— Влюбился.
— Громче.
— Я влюбился в тебя!
— Еще громче.
— Я! В тебя!! Влюбился!!!
Теперь они целовались еще дольше, и Гвен больше не сдерживала себя, совершенно забыв, что они здесь не одни. Прервало их тактичное покашливание Тоби.
— Прошу прощения...
— О Господи, Тоби...
— Дорогая, не смущайся. По-моему, нет ничего такого в том, что ты целуешься со своим мужем. Не так ли, мистер... Моррисет?
— Я в восторге, что вы так считаете, но... дело в том, что музыка закончилась пять минут назад, и посреди танцпола стоите только вы двое... Я подумал, что должен вам об этом сообщить.
Гвен закрыла лицо растопыренными пальцами, а Родриго расхохотался и подхватил ее на руки. Затем он повернулся к Тоби и серьезно отвесил ему полупоклон — все еще держа Гвен на руках.
— Мы вам очень благодарны, Тоби. Просто мы с женой очень давно не виделись. Позвоните мне завтра в десять в отель «Хилтон». Раз вы знаете испанский...
— Это не сон?! Это не шутка?!
— Когда дело идет о бизнесе, я серьезен, как папский нунций. А теперь вы извините нас, но нам с Гвен нужно идти.
Гвен откликнулась, пряча лицо на его груди:
— Спасибо, что предупредил.
— А ты предпочла бы продолжать наш увлекательный разговор здесь?
— А я не заметила, что мы разговаривали!
— Вот именно поэтому я и предлагаю переместиться, в более уединенное место. Отель «Хилтон» тебе подойдет?
— Уточни, будь так добр, зачем мы туда идем? Поговорить?
— Заняться любовью.
— Так что же мы стоим! Вперед! Нет, стой.
— Вперед — значит вперед.
Родриго вынес ее из паба на руках и бережно усадил в лимузин такой длины, что в нем поместилась бы вся семья Ричвудов... Только что ей тут делать, семье Ричвудов?
Гвен забилась в угол и нахмурилась. Родриго захлопнул за собой дверцу и повернулся к ней.
— Что-то случилось?
— Ты серьезно не хочешь разводиться?
— Гвен, я хочу, чтобы мы были вместе. Всегда. Всю жизнь. Больше ничего.
— И я должна бросить работу?
Родриго рассмеялся.
— Я бы не хотел лишать тебя того, благодаря чему ты стала такой, какой я тебя узнал. Потом, если я попрошу тебя бросить работу, ты же обязательно поступишь наоборот...
13
Отель «Хилтон» не менял своего облика с тридцатых годов, тем и славился. Гвен в нем бывала, но жить не останавливалась. Судья Ричвуд, безусловно, мог себе это позволить, но его старшая дочь предпочитала финансовую независимость и скромность в быту.
Возможно, не будь с ней Родриго и не думай она о более важных для нее вещах, она бы была потрясена роскошью обстановки и абсолютно бесшумными передвижениями обслуживающего персонала, но Гвен Ричвуд... то есть, Гвен Альба было не до этого.
Широким, решительным шагом она прошла через всю гостиную и плюхнулась в огромное кресло, немедленно утонув в нем. Родриго с легкой улыбкой на губах наблюдал за ней.
Она изменилась за это время. Похудела и похорошела. Словно светится изнутри. На высоких скулах неожиданно проявились почти невидимые веснушки. Глаза стали больше и... как будто теплее.
Какие тонкие у нее пальцы! Изящная, словно вырезанная из слоновой кости кисть руки, перламутровые ноготки, тонкие голубые вены...
И эти волосы! Платиновые, серебряные, тонкие, пышные, невозможные волосы, серебряное облако, словно пожизненная фата новобрачной... Даже стянутые в простой хвост, они великолепны.
Он так давно не видел свою строптивую кошечку! Даже укус на руке затянулся почти бесследно.
Почему ты так долго раздумывал, Родриго Альба? Дедушка Монтеро был бы тобой недоволен. Он, в отличие от тебя, не тянул с женитьбой на бабушке.
Как ты жила без меня, принцесса... Как я без тебя выжил...
— Почему ты кусаешь губы, дорогая?
Гвен набрала воздуха в грудь и выпалила единым духом:
— Родриго, есть еще одно обстоятельство, которое не дает мне покоя. То есть, таких обстоятельств вообще миллион, но это самое важное... Сара. Она...
Родриго без удивления выслушал ее сбивчивый рассказ, кивнул, и кое что рассказал Гвендолен в свою очередь.
Когда он умолк, потрясенная Гвен, попыталась что-то сказать, но он перебил ее неожиданно строго и спокойно:
— Сара погибла, Гвен. Рауль Гонсалес подло убил ее. Морис очень страдает... но у него, слава Богу, есть сын, и он скоро утешится.
— Но он же должен знать…
