Диана Гамильтон - Начнём сначала
Но он продолжал;
– Не обижайся на Ванессу из-за того, что она против нашего брака. Для неё я просто негодяй и проходимец. Впрочем, ты и так это знаешь. И когда наша встреча стала неизбежной, она сумела убедить и тебя, что я негодяй. Ведь так? – Он на мгновение оторвал взгляд от шоссе, чтобы посмотреть ей в глаза, и она слегка кивнула, опустив взгляд на его красивые сильные руки, с такой уверенностью лежащие на руле; он продолжал:
– Вообще-то трудно винить её. Моя мать и Мартин многое рассказали мне, так что я могу понять её. По всей вероятности, отец, встретив Ванессу, сразу же полюбил её на всю жизнь, но это случилось до того, как он узнал, что моя мать беременна. Когда она написала ему и сообщила об этом, он был в отчаянии. Дело было не только в том, что он считал себя морально ответственным за это, он, кроме того, ещё и встретил женщину своей судьбы, которая согласилась выйти за него замуж.
Он сделал то, что считал необходимым сделать – он признался во всем своей невесте. Вполне естественно, она возмутилась и обиделась, но в конце концов простила его, потому что прежняя связь имела место до того, как они познакомились. – Голос его звучал сухо, что, как она уже знала, является признаком сильного душевного волнения. – Но, простив его, она поставила одно условие. Мартину пришлось дать ей слово, что он никогда не будет видаться ни с моей матерью, ни со мной, а ежемесячное пособие будет передаваться через адвоката.
– Но Мартин нарушил своё слово, – заметила Седина. – А Ванесса об этом знала?
– Думаю, что нет. И знаешь, когда мама рассказала мне об этом, мне стало легче. То, что мой отец нарушил слово, данное женщине, которую он обожал, потому что хотел быть близким мне, давало мне чувство безопасности и значимости, которое я никогда не забуду. Для десятилетнего мальчика это очень важно. – Он обжёг её своей неожиданной обворожительной улыбкой, от которой по спине её пробежали мурашки, затем спокойно продолжил:
– Но у Ванессы дела шли не очень-то хорошо. До того, как родился Доминик на десятом году семейной жизни, у неё было три выкидыша. И каждый раз удар усиливался тем, что она прекрасно знала, что существую я, что у Мартина есть живой и здоровый сын. Ей нелегко было примириться с этим. И вполне естественно, что когда она наконец родила сына, то буквально стала молиться на него. По её мнению, Доминик просто ангел во плоти.
– Так вот почему она избаловала его до невозможности. – Седина наконец начала понимать, почему на Ванессу нападала слепота, как только дело касалось её единственного обожаемого сына. Она ничего не знала о её выкидышах. Ванесса никогда не была с ней откровенна в вещах, которые действительно что-либо значили для неё.
Адам согласился.
– Это действительно так. И поэтому я чувствую себя виноватым. Если бы я не стал действовать так неловко, у Мартина не было бы этого приступа.
Она, сощурившись, посмотрела на него. Так, может, тётка и брат были действительно правы:
Мартин боялся встречи с Адамом, зная, что он может, а возможно, и захочет разорить его? После того как он продемонстрировал свою любовь и близость к отцу, неужели он по-прежнему думал, что Адам является его врагом?
Адам продолжал теперь уже мрачным голосом:
– Мартин первый заметил, что деньги куда-то уплывают. Он знал, какое жалованье получает Доминик, он также знал, что тот живёт не по средствам. Короче говоря, несоответствия в документах было довольно легко вскрыть и мы договорились, что, если то, о чем мы подозреваем, соответствует истине, то я приеду в Лоуер Холл, чтобы припереть Доминика к стенке фактами. – Он с шумом втянул в лёгкие воздух. – Когда Мартин получил записку, то понял, что его ожидает. Сам он уже морально был к этому готов, но ему предстояло сообщить Ванессе, что их сын – вор. И не только это, ему ещё предстояло сказать ей о доле моего банка в его бизнесе. Я убеждён, что приступ был вызван его волнением из-за возможной реакции Ванессы. Мне нужно было действовать по-другому: вызвать Доминика к себе в банк. – В голосе его слышалось сожаление. – Однако Мартин настоял, чтобы встреча носила не столь официальный характер, чтобы все осталось в узком кругу и мы могли уладить дело без того, чтобы банк предъявил формальное обвинение. Зря я его послушал. Я должен был предвидеть, как на него может подействовать вся эта ситуация.
– Но ты же сделал все так, как тебя просил Мартин, – взволнованно вставила Селина. – И у него все будет хорошо. Уже все в норме. Ведь так? – Она была потрясена. Что бы он ни говорил, она теперь знала, что он не более способен разорить своего отца, отобрать у того все, что он смог нажить за свою жизнь, чем улететь на Луну на спине летучей мыши! Его искренняя и многолетняя любовь к отцу никогда не позволит ему сделать это.
Чувство облегчения было невероятным, а радость от того, что она узнала, что он не безжалостный негодяй, которым прикидывался, была беспредельной.
Она отвернулась к окну, чтобы скрыть неожиданно навернувшиеся слезы. Они уже съехали с шоссе после Глостера и теперь пробирались по узкой дороге между холмами, мимо незнакомых старых деревень и редких усадеб с окнами, в которых стекла в свете утреннего солнца блестели как алмазы.
Все его угрозы были просто словами. Просто словами…
Они не были женаты, и никаких серьёзных приготовлений на этот счёт не делалось. И все же, не намереваясь отправить своего сводного брата в тюрьму и предать его публичному позору, он что-то задумал, может быть, жестокое, но справедливое; во всяком случае Доминик заслуживал худшего. Она вполне могла теперь отказаться от брака с ним, зная наверняка, что он не сделает ничего, чтобы навредить семье или их фирме.
Так почему же она не говорит ему этого? Почему язык её прилип к небу? И почему она не испытывает к нему вполне оправданной злости из-за того, что он заставлял её, как марионетку, дёргаться, шантажируя и запугивая, хотя она знала теперь, что он не собирался исполнять свои угрозы?
Ни в чем этом не было ни малейшего смысла. Даже в её собственном восприятии этого поразительного открытия, что она свободна. Свободна, как птица.
Хотя она была занята своими собственными мыслями, все же успела заметить, что они свернули с твёрдой дороги и теперь двигались по просёлку, вьющемуся по долине, окружённой невысокими, поросшими деревьями холмами. Адам нарушил тишину:
– Почти приехали.
– Куда? – Она спросила машинально, без особого интереса. Её перестала интересовать цель их поездки, как только она задумалась о его намерениях, о том, какие коварные планы скрывались за его пустыми угрозами.
– Домой. – В этом слове прозвучала гордость и нежность, но все, что он говорил, имело какой-то двойной смысл. Насколько она знала, дом его был в Лондоне. Неужели он хотел сказать, что после свадьбы собирается жить где-то здесь?
