Евдокия Нагродская - Гнев Диониса
Я любила, когда Латчинов присутствовал при моей работе — все шло тогда гладко.
Эдди слушал его с интересом, не кричал на меня, позировал смирно и долго.
Латчинов, конечно, давно догадался о наших отношениях — ведь Старк ничего скрывать не умеет, но относится к нам обоим просто и тактично.
Латчинов является всегда с каким-нибудь презентом: то это конфеты или фрукты, то — статуэтка, то, наконец, просто номер журнала с забавной карикатурой.
Он мне несколько раз намекал, что готов заплатить за моего Диониса какую угодно цену, но Старк решительно объявил, что картина — «наша» и будет висеть у «нас» в гостиной.
Ну, это еще посмотрим! Я не страдаю самомнением, но думаю, что мой Дионис заслуживает лучшей участи. Может быть, я слишком переоцениваю его, но я желала бы видеть его в большой галерее, а не в буржуазной гостиной.
— Тата, ты подумала о бумагах? — спрашивает Старк, отдыхая с газетой на диване. У нас перерыв, и я по его просьбе медленными шагами хожу из угла в угол. Васенька только что явился и греется у камина.
— О каких бумагах?
— Для свадьбы.
— Для какой свадьбы?
— Для нашей. Что с тобой, Тата?
— Зачем нам венчаться? — удивляюсь я.
— Как — зачем? А наш ребенок?
— Так что же?
— Почему же ты хочешь, чтобы он не носил имени отца?
— Да ведь мы будем жить во Франции — запиши его на свое имя.
— Но если мы не повенчаемся, ты останешься русской подданной и ребенок твой будет незаконным! Ты удивляешь меня, Тата! — говорит он, спуская с дивана свои ноги в золотых котурнах.
— Ах, да! Ну, хорошо.
— Странный тон у тебя! Точно тебе нет дела до твоего ребенка! А я желаю, чтобы он был законный, чтобы какой-нибудь дурак не смел бросить ему прозвище «batard»[18], чтобы он не стал потом стыдиться своих родителей.
— Ну, хорошо, хорошо. Повенчаемся. Когда хочешь?
— Конечно, как можно скорее. Как только ты окончишь свои дела, мы едем в Париж. Меня настоятельно туда требуют; теперь я не могу забрасывать свои денежные дела и должен усиленно работать, чтобы дитя не нуждалось. Я надеюсь, что через месяц мы будем женаты.
— Ну, ладно, — Мы, Татуся, повенчаемся, кроме мэрии, и в англиканской, и в православной церкви.
— Это уж, кажется, лишнее.
— Нет, нет, Тата, — умоляюще просит он, — мне этого так хочется, ты меня огорчишь.
— Ничего, ничего, мамаша, — вмешивается Васенька, — ничего, так покрепче будет.
Я молчу.
Ах, мне все равно! Венчайте меня по-православному, по-англикански, в синагоге, в пагоде… в пирамиде, наконец, если вам это угодно!
Старк ушел куда-то, и я пользуюсь случаем прочесть письмо из Петербурга.
При нем я не могу читать этих писем. Известия меня ужасно расстроили: заболела Марья Васильевна, Катя везет ее в Петербург.
Илья пишет, что у нее какая-то внутренняя болезнь и доктора в Тифлисе советуют сделать операцию. Илья опасается, что это рак — в их семье все умирают от рака — он очень удручен: это видно по письму.
«Я даже рад, — пишет он, — что ты останешься лишнее время в Риме, пока маме будут делать операцию». Я не нужна, не нужна ему, он не зовет меня разделить с ним горе, пережить тяжелое время вместе. Пусть так — это так и надо, но мне невыносимо тяжело.
Я приеду, буду собирать мое имущество, укладывать… разорять гнездо, к которому я привыкла, в котором я была счастлива, с которым так сжилась.
Там я жила свободно, свободно работала…
Зачем я об этом думаю? С этим все кончено, кончено. О, как мне тяжело, как мне невыносимо тяжело! А слез нет…
Старк сегодня очень весел. Я ему сказала, что он позирует в последний раз, и это привело его в восторг.
Он шалит, смеется, уверяя, что ему надо размяться, схватывает рапиру и начинает гоняться за Васенькой. Они прыгают через стулья, роняют подрамники.
Входит Латчинов.
Он, как всегда, спокоен и шутливо изящен. Он подносит мне букет орхидей и, обращаясь к Старку, говорит:
— Конечно, когда вы существовали в отдаленные века, вам приносили в жертву гранатные яблоки, розы, белых козлят, а теперь при вашем втором воплощении, в наш век прозы, вот вам сигары. Попробуйте, я достал их случайно — кажется, не дурны.
Он подает Старку коробку и прибавляет шутливо;
— Сегодня, против обыкновения, Дионис, кажется, не гневается?
— Да уже лучше бы сидел сычом, как всегда, — говорит Васенька, выходя из алькова, куда Старк загнал его, — а то расшалился, сладу нет, чуть мне глаза не повыколол.
— Вербер! Я хочу научить вас фехтовать! — говорит Старк. — Ну, голубчик, ну, возьмите рапиру, встаньте вот так! Раз!
Держа рапиру в одной руке, другой он берет ее за конец, слегка откинувшись назад, улыбается. Как в эту минуту он красив!
Лицо его горит от недавней возни, грудь высоко поднимается.
— Два! — кричит он, неожиданно делая выпад. — Ну, вот вы опять в угол!
— Дайте-ка мне рапиру, — говорит Латчинов, — я когда-то недурно фехтовал.
Они нашли маски, но нагрудников и перчаток у меня нет, Старк ужасно огорчился.
— Приходите ко мне, у меня все это есть — и мы посмотрим, могу ли я постоять за себя на случай дуэли, — улыбается Латчинов, — ас вами случалась эта неприятность?
— О, нет, я такое кроткое существо! — отвечает Старк, делая наивную физиономию.
— Не верьте ему, Александр Викентьевич, он самый несносный бретер, — вмешиваюсь я. — Смотрите на руку, у плеча след от пули, здесь шрам от шпаги — еще бы на два сантиметра и прямо бы в сердце! Хорошо, что я поторопилась написать его, а то через несколько лет, если его не убьют, вся модель будет в изъянах!
— Нет, Тата, — хватает он меня за руку, — разве теперь я стану рисковать жизнью по пустякам, как прежде? Теперь моя жизнь нужна, она мне дорога, ты сама понимаешь это.
— У меня, — говорит Латчинов, — чуть не вышло дуэли из-за карт!
— Вы разве игрок?
— Я никогда не играл, но единственный раз, что я сел играть, я поссорился с моим партнером, и дуэль не состоялась потому, что мой противник умер накануне, от разрыва сердца. Я ужасно жалел, что не я убил его.
— Фу, Александр Викентьевич, — говорю я, — неужели вам было бы приятно убить человека?
— Я знаю! Это было год тому назад, здесь, в Риме, — вдруг неожиданно восклицает Васенька, — все много об этом говорили — вы должны были драться с бароном Z.
— С бароном Z.? — спрашиваем я и Старк одновременно.
— А ты, Тата, откуда знаешь про него?
— Мне рассказывал Сидоренко! — говорю я смеясь.
— Ах, болтун! — тоже смеется Старк. — Вот сплетник-то! Так Z, умер! Я тебе, Тата, расскажу ужасно смешную историю про него.
И вдруг Старк заливается неудержимым хохотом и валится на диван.
