Не в счет - Регина Рауэр
Я больше не буду разбиваться об его обыкновенно серые глаза и столь же обычное золотое кольцо, от вида которого на части я каждый раз рассыпалась.
В тот день, в третий четверг ноября, везя в переполненном трамвае как самую большую ценность бутылку божоле нуво, я обещала себе много всего. Я повторяла, как самую святую мантру, что справлюсь.
У меня, в конце концов, выбора не было.
Фраза — я больше не могу! — хороша лишь для тех, у кого возможны варианты, есть выбор и альтернатива. Когда же нет ничего, то, поистерив, сжимаешь вместе с зубами кулаки и через все не могу идешь и делаешь.
По крайней мере, патан двадцать пятого декабря я сдавала и сдала, придерживаясь именно этой глубокой мысли.
Не сдержала прочие обещания, ибо неврологию после новогодних праздников завалила вместе с Ивницкой, Артёмом и Измайловым.
— А вывод какой, товарищи? — Кузнецов, выплывая из аудитории последним, поинтересовался глубокомысленно.
— Не хрен было вчера весь вечер в карты играть, — Глеб, спрыгивая с подоконника, ответил ему столь же назидательно.
— Главное, идея чья была?
— Полька, ты смотри, — я, пихая её в бок, двумя скорбными физиономиями восхитилась почти искренне, — какие две невинности, просто жертвы обстоятельств.
— Вот-вот, Калина предложила…
— Что-о-о⁈ Измайлов! Да я учила сидела…
— … Полина поддержала…
— Кузнецов, ты охренел⁈
— А не сдали вместе с ними ещё и мы! — Артём, гогоча и уворачиваясь от сумки Ивницкой, закончил горько и трагично.
— Ах ты!
— Тёмочка, просто признай, что тебе не понравилось семь раз дураком быть!
— Да потому что, — Глеб, не уйдя далеко и оставшись в дураках пять раз, возмутился праведно и солидарно, — кто так играет!
— И в подкидного, и в переводного вы сами захотели! — ресницами, с трудом сдерживая злорадный смех, я захлопала невинно и старательно, передразнила ещё более старательно. — Да вы чё, иначе неинтересно!
Впрочем, Кузнецов оказался прав.
Оставлять этих двух в дураках нам с Ивницкой было очень даже интересно. Правда, сегодня мы это компенсировали, но расстраиваться из-за несданной неврологии, к которой толком и не готовились, желания не было.
В самом деле, не первый же раз и не экватор.
Пересдадим.
Женьке, приехав и найдя её на дежурстве, я именно так и сказала. Не удивила в отличие от неё, ибо поработать медсестрой в отделении, беря смены в выходные, она мне предложила.
— За работу баллы в ординатуру дают. К тому же опыт, и я тебя натаскаю. Будем вместе субботы брать, — Енька, грея руки об кружку и кутаясь в накинутую поверх халата шаль, гениальную идею продвигала уверенно и решено. — У тебя же сертификат сестринский есть?
— Есть, — я согласилась покладисто, покосилась на большущий букет роз, который от «Князева, романтика ушибленного» был, но спрашивать про цветочки не рискнула. — Мы в сентябре сдавали. И я тебе говорила!
— Не пыжься, у меня склероз, забыла, — она, дотягиваясь и щёлкая по носу, улыбнулась по редкому светло и тепло, отставила кружку, чтобы встать и шаль, передернув плечами, снять. — Господи, когда же закончится эта зима… Пошли учиться, поможешь Зое в приемнике. Там анализы как раз должны быть готовы. Дядьку привезли…
А через восемь часов, когда завьюжило-закружило снег под жёлтыми фонарями, в хирургию привезли два огнестрельных с большой кровопотерей.
— Ой, Женечка…
Марта Петровна, работающая санитаркой больше трех десятков лет и знающая нас обеих с детства, а потому имеющая право без посторонних звать Женьку так, привалилась к дверному проему сестринской, в которой кофе мы пили.
Говорили и о работе, и об учебе.
Обо всём.
— Марта Петровна, вы чего?
— Так к хирургам, говорят, милицейских притащили, перестреляли их при задержании! Там у корпуса и приемника три машины ихних стоит. И мальчика-то ранили, который за тобой всё тут ходил ухаживал.
— Князев? — Женька, продолжая качать ногой, переспросила ещё весело и беспечно.
Только улыбка стала сползать с лица.
Исчезла совсем, когда приёмник хирургии она набрала, поинтересовалась равнодушно и сухо, что за аншлаг дают и кого в каком состоянии привезли. И трубку телефона на место, поблагодарив, она пристроила осторожно.
— Этого придурка на стол уже взяли. Экстренно, — она сказала рассеянно.
Покачнулась едва заметно.
И сорвалась.
Понеслась под оханье Марты Петровны к выходу, к железным дверям, что засовом лязгнули и к стене, заполняя глубокий вечер грохотом, отскочили.
А Женька полетела, проваливаясь в снег и взмахивая, как настоящая птица, руками, напрямую. Она побежала через заметенную ещё в начале зимы тропинку, дорогу и аллею, в соседний корпус, где хирургия и реанимация были.
— Женя! Стой, дурная!!! Холодно! — Марта Петровна, выбегая следом за ней на крыльцо, но безнадежно отставая, отчаянно всплеснула руками. — В босоножках! Евгения Константиновна! Без одежды! В метель! Побежала… Ой, чумная девка. Алина! Куда рванула? Обе чумные! Зоя, подай там…
Две старые фуфайки, пропахшие лекарствами и хлоркой, мне в руки торопливо сунули, впихнули в огромные валенки, в которых я утонула.
Отпустили наконец.
И следом за своей чумной сестрой я побежала. Через расчищенный асфальт было пусть и длиннее, но зато куда быстрее. Даже спотыкаясь и два раза свалившись, я догнать её смогла, перехватила у самого корпуса.
— Женя!
Я одела на неё, как когда-то в детстве одевала она меня, фуфайку.
И в дикие, горящие ужасом глаза, заглянула.
— Он мне пообещал, что я всё равно пойду с ним на свидание, — зубами Енька отстучала… сердито, моргнула и головой, стягивая у горла края ватной куртки, тряхнула. — Я ещё не согласилась, так что пусть только попробует помереть! Придурок!
Придурок, из-за которого всю осень она злилась, пряталась и бесилась. Она жаловалась, сжимая кулаки, Ваське, мне и маме с Адмиралом, что посмешищем на всю больницу «придурок и романтик ущербный» Князев её сделал.
Все зубоскалили и оставляли за спиной смешки. Обсуждали, высказывая ценное мнение, и делали ставки, что в очередной понедельник, а затем пятницу Князев принесет неприступной Евгении Константиновне.
Сколько времени прождет.
И договорится ли со своими, чтоб в Женькино дежурство очередного клиента на освидетельствование самому притащить.
Жека и Женька.
Идеальная пара.
— Сегодня Самойлов дежурит, он хорошо оперирует.
— Вот скажи, каким идиотом надо быть, чтоб под пули лезть⁈ Чего он вообще поперся в эти органы? Нариков он ловит! Тоже мне, гроза местных Эскобаро. Что, нельзя было другую профессию выбрать?
— Офисной крысой?
— Да!
— Ты таких ещё на дальней дистанции взглядом отстреливаешь.
— А этого с ближней прибью, — Женька шипела разъяренной кошкой, но успокаивалась.
А потому о том, что её
