Больше жизни, Хлоя Браун! - Хибберт Талия
– Правильно надираться, – заявил он профессорским тоном, – это тонкое искусство. По крайней мере если хочешь избежать неприятных побочных эффектов. – Пока она укладывала это в голове, он снова призвал бармена.
Хлоя не знала, как ему это удается. Видимо, один из плюсов гигантской рыжести: не заметить его было невозможно.
Бармен поставил перед ними две бутылки воды –фу-у– и четыре новых шота. Рэд сунул ей воду и снова расплатился. Потом двумя впечатляющими глотками допил свой ром с колой и занялся водой, что чуточку потушило Хлоино возмущение.
– Ну ладно, – наконец сказал он, разделяя шоты на двоих: – Вот тебе, вот мне. Выпьем.
Ее переполнило удивление, а следом за ним – чистое удовольствие. На этот раз она легко проглотила свою порцию, даже не содрогнувшись от вкуса, и, когда Рэд сделал то же самое, внутри нее поселилась какая-то легкость. Тепло. Хлоя хихикнула себе под нос и откинула голову ему на плечо. На одну опасную секунду его рука обхватила ее за талию и сжала. Он наклонился ближе, и его волосы рассыпались по ее коже.
А потом он отпустил, будто ничего и не было. Он поймал ее за руку, сделал шаг назад, и они опять пошли куда-то, соединенные ладонями. Хлоя пошатнулась, будто на шпильках. Она и не замечала, насколько неотъемлемой частью ее устойчивости за последние десять минут стала грудь Рэда. Падать с ног после четырех шотов? Как унизительно! Но и весело тоже.
До тех пор, по крайней мере, пока Хлоя не осознала, куда Рэд ее ведет. На танцпол. Потому что именно этого она и хотела. Она сказала ему это в такси: ей хочется развеяться, выпить и потанцевать. Вот только теперь, когда они держали курс прямо в бурлящую массу тел, ей совершенно расхотелось. Она внезапно вспомнила, насколько всегда ненавидела эту часть. С подружками Хлоя всегда неловко маячила с краю, чувствуя себя дурочкой.
Сегодня ей не хотелось быть дурочкой.
Она дернула Рэда за руку, и он взглянул на нее, вопросительно приподнимая брови. Когда она посмотрела на танцпол и помотала головой, он, ни слова не говоря, сменил направление и плавно потянул ее к липким, затененным кабинкам в углу. Они проскользнули в одну под нишей и, благодаря какому-то архитектурному чуду, шум стих ровно настолько, чтобы Хлоя смогла расслышать свои мысли. Слава Богу! Весь этот грохот и пульсация вселяли в нее смутное желание убивать.
– Что такое? – спросил Рэд, касаясь ее колена своим.
Хлоя посмотрела на их ноги под грязным столиком, и в ее голове дико проплясала мысль: он мог ее потрогать. Мог прямо сейчас скользнуть рукой ей под юбку, и никто в этой адской дыре ничего не узнал бы.
Потом она подняла взгляд, встретилась с его бездонными глазами – и могла бы поклясться, что Рэд думает о том же самом. Каждая вспышка стробоскопа высвечивала новую грань голода на его лице. Но он не шевелился. Он сидел и терпеливо ждал, когда она ответит, что все в порядке.
И внезапно Хлое наскучило ему лгать. Видимо, алкоголь подействовал.
– Мне здесь не нравится, – прокричала она.
Рэд посмотрел на нее взглядом, в котором читалось: «Какая неожиданность!» Но, когда он ответил, злорадства в его голосе не было:
– Хочешь, чтобы я отвел тебя куда-то, где поспокойнее?
– Да. Нет. Я… – Хлоя замялась, в голове кружились мысли.
Это, сегодня… На самом деле она хотела не этого. Потому что она сама не знала, чего хотела, когда включала этот пункт в список. Она искала каких-то неуловимых ощущений, чувств, которые помнила по тусовкам с друзьями, но она неправильно понимала, откуда эти чувства брались. Дело было не в выпивке и не в танцах в каком-то мутном клубе.
Дело было в людях. В том, как они вечно хохотали все вместе, слишком опьяненные друг другом, чтобы волноваться о том, что раздражают окружающих. В совместных походах в туалет небольшим отрядом, миссией которого было помогать друг другу приседать над грязными унитазами, чтобы платья не касались сидений.
Чувство общности.
Может, ее список был не таким уж идеальным или объективным, как она полагала. Потому что это был первый пункт, вычеркивание которого не принесло ей радости, и она не могла отрицать, что разочарована.
Но все можно исправить, не так ли? Планы ведь можно поменять, правда? Разве не поэтому она и написала этот список – чтобы стать той женщиной, которая легко исправляет разочарования, мыслит гибко и делает то, чего ей хочется?
Да, решила Хлоя. Да. Именно поэтому.
Она повернулась к Рэду и обнаружила, что он ждет – с этими его тремя сосредоточенными черточками между бровей.
– Я хочу в какое-нибудь другое место, – крикнула она.
Он кивнул:
– Это можно устроить.
Но она еще не договорила:
– Я хочу узнать, как развлекаешься ты.
На смену нахмуренности пришло удивленное робкое удовольствие:
– Да?
– Да. Покажи мне.
Они вышли из клуба, и Рэд накинул куртку на дрожащие плечи Хлои. Ему это тепло было без надобности – с ней он словно горел изнутри. Видимо, она совсем захмелела, потому что не оттолкнула его и не сказала что-нибудь колкое: просто мило улыбнулась и взяла его за руку, пока они пробирались через холодную сырую ночь.
С того момента, как Хлоя решила отказаться от их плана, она была словно наэлектризована. Волнующая и великолепная, походка медленная и покачивающаяся, все ее барьеры и сомнения, к которым Рэд так привык, испарялись. Как будто она становилась бесстрашной.
Ему это нравилось. Ему нравилось, когда она была так счастлива, что ее мягкие полные губы были постоянно изогнуты в улыбке, что ее глаза сияли, а щеки радостно округлялись. Крошечные капельки дождя забрызгали линзы ее очков, бусинками собрались на выбившихся из прически легких прядях, увлажнили кожу так, что она блестела под светом уличных фонарей, как драгоценность. Рэд приобнял Хлою за плечи, и она ему позволила. И вот так, прижавшись друг к другу, они шагали по знакомым бессонным улицам.
Променять этот город на Лондон было первой из многих ошибок Рэда. Он думал, что ему необходимо делать все определенным образом, – прямо как Хлоя со своим списком. Но рядом с ней он начинал осознавать, насколько неправ: к любой цели ведет не один-единственный путь. Ему нужно было быть гибким, остаться в любимом городе и пытаться добиться успеха, не теряя себя самого, вместо того чтобы куда-то уезжать и быть кем-то другим рядом с женщиной, которая, откровенно говоря, плевать на него хотела.
Рэд до сих пор толком не понимал, как начать все заново, как выстроить жизнь, к которой он стремился, по-своему, – но сегодня он смотрел на звезды и знал – действительно, блин, знал, – что во всем разберется. Онуженачал во всем разбираться.
Самое забавное в Хлое было то, что, когда он не распускал при виде нее слюни… она делала его голову охренительно ясной.
– Я думаю, ты пожалеешь, что попросила меня об этом, – признался он, стараясь, чтобы она услышала его за шумом проезжающих машин, музыки в отдалении и гомоном пьяных студентов, стоящих на автобусной остановке.
– Почему? – Ее туфли поскрипывали на мокром тротуаре. – Что, твои увлечения настолько порочны? – Ее голос был полон кокетства, которому Рэд не доверял. Если она говорит с ним так свободно, значит, она навеселе.
Он беззаботно ответил:
– Думаю, тебе понравилось бы, будь мои увлечения порочны. Но увы. Они просто скучные.
– Это я тут должна быть скучной. А ты должен меня исцелить.
Вот как она считала? В груди стало тесно, он машинально нахмурился. Хлоя Браун была какой угодно, только не скучной. Однако говорить этого он не стал, потому что она не услышит.
– Это тебя точно не исцелит.
– Ох! – Она надулась.
Рэд напряг каждый мускул своего тела, чтобы удержаться и не укусить ее за пухлую нижнюю губу. Потом она остановилась, склонила голову и пробормотала:
– Дай-ка угадаю. Мы на месте?
Рэд удивленно поднял взгляд – и, черт, она оказалась права. А он даже не заметил. Хлоя превращала время во что-то бесконечное и замечательное, как кристалл, делающий из света радуги. А может, он так сильно хотел ее, что постепенно терял контроль над реальностью. Третьего не дано.
