Снегурочка для босса - Алёна Амурская
Ткань горнолыжного костюма кажется слегка влажной от оттаявшего снега. Но внутри она вполне сухая и скользит по коже, как по маслу. Когда мои голые ноги оказываются внутри, плотно прижатые к таким же голым бёдрам Морозова, я нервно усмехаюсь:
— Ощущаю себя сарделькой в бочке. Нам вдвоем здесь тесновато…
Жестковатые волоски на его ногах щекотно трутся о мою кожу. Ужасно хочется почесаться, но сквозь толстую ткань это проблематично. И тогда, недолго думая, я переношу вес на одну ступню и трусь щиколоткой другой ноги о его колено.
Он аж вздрагивает.
— Неожиданно…
— Ты там колючий, — смущённо объясняю я, а про себя думаю, как же хорошо, что он не снял трусы-боксеры. Иначе ситуация стала бы совсем неловкой! Особенно учитывая наше положение лицом к лицу.
— А я думал, что ты скажешь «холодный».
Ноги у Морозова по сравнению с моими и в самом деле ледяные. Но именно этого я и ожидала, поэтому ощущения не слишком меня напрягают.
— Это ненадолго, — уверяю я и подтягиваю к нему поближе широкий рукав куртки. — Давай надевай поскорее! И не забудь застегнуть на моей спине.
Через пять минут этой возни мы с Морозовым превращаемся в живое подобие сиамских близнецов. С одним телом и двумя головами, торчащими из горнолыжного костюма. Наверное, со стороны на редкость дикое зрелище… ну да ладно, сейчас гораздо важнее согреть его своим естественным теплом.
Я оглядываюсь в поисках удобной лежанки, куда можно устроиться, и с досадой понимаю промашку. Надо было влезать в костюм, лёжа в заранее выбранном месте, а мы зачем-то сделали это в стоячем положении. И теперь придётся как-то передвигаться вместе.
Морозов кивает на свой прежний угол.
— Здесь есть туристический коврик…
Он делает неловкий шаг назад, явно забыв, вместе с ним в штанах нахожусь и я. Так что в итоге движение получается чересчур стремительным.
— Ой! — тихо взвизгиваю я, наваливаясь на Морозова всем телом.
Равновесие теряется моментально. У меня словно пол из-под ног выбили.
Наверное, будь Морозов в обычной физической форме, то устоял бы на ногах и удержал нас обоих. Но прямо сейчас сила явно не на его стороне.
От моей тяжести он опасно балансирует на пятках и в следующее мгновение заваливается назад… но в самый последний момент успевает извернуться и принять удар на своё правое плечо, смягчив его об коврик-пенку. Только поэтому падаем мы безболезненно, как неваляшки. Я сверху, он снизу.
— Не ушиблась? — выдыхает он мне на ухо.
— Вроде нет… — я слегка шевелюсь, устраиваясь поудобнее, и перемещаюсь немного набок, чтобы не давить на него своим весом. — А ты?
Под курткой девать руки совершенно некуда, поэтому я нерешительно обнимаю Морозова за крепкий торс. И сразу же чувствую, как его окаменевшие мышцы под влажновато-холодной от озноба кожей непроизвольно сокращаются из-за прикосновения теплых ладоней.
К моему удивлению, он почти твёрдой рукой возвращает моё тело в обратную позицию. Прямо на себя.
— Не уползай. Так гораздо… лучше. Только постарайся не ерзать и лежать спокойно.
Я утыкаюсь лицом в его шею, не зная, куда девать взгляд от невыносимого стеснения.
— Ладно… — бормочу еле слышно. — Просто это всё для меня так непривычно, знаешь… и смущает…
Он тихо хмыкает, и движением его широкой грудной клетки меня качает плавно, как на плоту.
— Не надо смущаться, ничего же не происходит. Мы просто греемся. Я вообще вырубаюсь уже. Нам обоим лучше подремать. Хочешь… спою тебе новую песню? Сочинял, пока шли через расщелину. Не колыбельная, но думаю, что сойдёт.
— Давай! — с облегчением соглашаюсь я, радуясь невинному поводу отвлечься.
— Тогда закрой свои глазки и слушай…
Пару мгновений он перебирает пальцами мои волосы. Приятно, аж до мурашек. Потом шумно вздыхает и тихим низким голосом начинает во мраке нашей одинокой холодной землянки, затерянной где-то посреди гор, петь свою новую песню.
— Мне приснилось, что холод — горячий, Что и лед в этом сне — из огня.
На двоих с нею сон… Это значит,
Зимний мрак больше не для меня.
Мрак исчез, я лишь только заметил, Как рычит тень зверей: «Нас не тронь!»
Лед и пламя за это в ответе… Та, что ждал — холодна,
Как огонь.
Холодна, как огонь в клетке снежной… Льдинка тёплая, таять пора.
Пламя есть в тебе, чистая, нежная… Будь со мной, милый лёд,
До утра.
Если сон наш она не забудет, Как мороз забывает весна,
Я пойму, кем она теперь будет… Позову вещим словом —
….
Напев его потрясающе певучего бархатного голоса, как всегда, погружает меня в состояние сказочного гипноза, когда хочется только слушать и блаженствовать.
Да я и блаженствую, расслабившись, словно большая домашняя кошка. Разве можно было когда либо даже просто мечтать о подобном?! Я… слушаю песню своего обожаемого певца…
…лежа на его груди! В его объятиях..! Боже…
И в одних с ним штанах на двоих.
М-да. Такое вот странное исполнение мечты для недофанатки вроде меня.
То, что Морозов уснул, я осознаю только когда строчки последнего куплета становятся к концу совсем невнятными. Уснул. Так и не допев свое вещее слово.
Несколько минут я просто лежу и слушаю его глубокое дыхание.
Чувствую, как его ноги рядом с моими становятся теплее. Да и озноб у него уже не такой сильный, и это очень хороший знак. Такими темпами скоро должен пойти совсем на убыль. Хорошо бы, конечно, горячего чая ему, но у нас тут ничего такого нет. Надо потом поискать.
С этими мыслями я уютно прижимаюсь щекой к потеплевшей коже Морозова и уплываю в сладкую дрёму…
А просыпаюсь от его поцелуев. И от ощущения жёстко растущего давления между ног.
— Матвей! Что ты делаешь? — вскрикиваю я, толком ещё не проснувшись, и пытаюсь отстраниться. Но куртка меня никуда не пускает.
Он ничего не отвечает. И такое ощущение, что вообще меня не слышит. Целует и целует всё, до чего может дотянуться — волосы, шею, лицо… и наконец добирается до губ.
— Матве… м-м… — я беспомощно умолкаю, когда новый поцелуй затыкает мне рот. Такой умелый, головокружительный, горячий…
Слишком горячий.
Наверное, градусов под сорок.
Глава 32. Просто люби меня
У Морозова точно температура!
Он ведёт себя, как будто пьян или в бреду. И сейчас однозначно не соображает, что делает…
Просто подчиняется своим мужским инстинктам, которые среагировали на близость полуобнаженного женского тела рядом, когда он вынырнул из лихорадочного забытья. Видимо, слишком жарко стало.
— Матвей, перестань! Матвей… — бормочу я, задыхаясь и слабея от его
