Наталья Нестерова - Обратный ход часов

Рая немного пришла в себя, перестала повторять слова, потому что очень странно было получать материнскую ласку и утешение, рыдать на груди у женщины, которая желала бы стереть тебя с лица земли. Но почему-то не стирает, не проклинает, не злорадствует, а достала носовой платочек и вытирает ей глаза.

Миша ел кашу и смотрел на теток, устроивших тут спектакль. Старая успокаивает молодую, которая, он сразу понял, со сдвигом по фазе. Утром проснулся, она уже тут была и причитает над ним. Хорошо хоть еду принесла. Долго ему еще здесь торчать? Если захворал, то почему не лечат? Да и не болит у него ничего! Скорей бы домой! Сегодня у наших с канадцами решающий матч.

— Не говори глупостей! — Таня разжала объятия, высморкала Рае нос. — Я тебя давно (со вчерашней ночи) простила. Что же нам с ним делать? — повернулась она к Мише.

— Не знаю, — безвольно ответила Рая. — И, по правде, знать не хочу. Нет сил на него, вечно-жующего, смотреть.

— Это вы про меня, что ли? — отозвался Миша-юноша. — Да я вас в первый раз вижу! Где мои родители и одежда?

— В могиле давно твои родители, — устало ответила Рая.

— Что-о-о? — побледнел Миша и уронил миску.

— Успокойся… мальчик! — поспешно сказала Таня. — Я тебе все объясню, вернее, доктор объяснит.

— Газеты ему покажите и журналы, — кивнула на стопку прессы, лежащую на подоконнике, Рая, — пусть радио послушает. Василий Иванович знает, как с этим обращаться. А я пойду, ладно? Кончилось терпение, хочу к маме. Квартиру Мишиного брата Славы я потом уберу, обещаю.

Таня не спешила бы отпускать Раю, потому что страшно оставаться с Мишей наедине, а доктора запропастились куда-то. Но Рая выглядела изможденной, в любой момент с ней могла случиться новая истерика. И, с другой стороны, если Рая много выдержала ради любовника-Миши, то и Таня обязана ради мужа, пусть и бывшего, пусть и помолодевшего, пусть и… Откуда он все-таки взялся?

— Иди, Рая, — кивнула Таня. — До свидания. Счастливо!

Девушка на секунду задержалась перед Мишей, всхлипнула скорбно:

— Какой ужас! Прощай, любимый!

Чокнутая тетка ушла. Кто «любимый»? Что в нем ужасного? Кто эти женщины? Что случилось с его родителями? Какая «квартира Славы»? Брату три года. Что здесь происходит?

Миша засыпал Таню нервными вопросами.

— Ты только не волнуйся! — Она подняла с пола миску, опустилась на стул, на котором до этого сидела Рая. — Я тебе объясню, постараюсь, хотя это лучше сделать врачам. Скажи мне только, ты уже познакомился с Таней Кутузовой?

— Уже? — переспросил он. — Откуда вы знаете? — По бледным щекам Миши разлился смущенный румянец.

Значит, познакомился, сделала вывод Таня.

— Я тебе сейчас буду рассказывать о вещах, которые знают только ты и Таня, чтобы ты поверил и в остальное. Господи! Какое-то ожившее старое кино!

— Что?

— Это я про себя. Слушай. Вы познакомились у Юры Панкина на дне рождения. Юра сейчас на мукомольном комбинате главный инже… нет, это не важно. Ты пошел провожать Таню домой, по дороге нам, то есть вам, встретилась плачущая тетка, у которой кошка забралась на дерево и боялась спрыгнуть. Ты полез на дерево и порвал брюки…

Василий задержался, потому что с Шереметьевым творилось неладное. Вася обнаружил его сидящим за журнальным столиком и пьющим коньяк. В двенадцать часов дня, без закуски и стаканами. Один опрокинул, легко, как чай, только чуть крякнул, и налил второй, больше половины.

— Будешь? — спросил Семен. — Возьми себе стакан в шкафу.

— Нет, — отрезал Вася. — Не буду. Не хочу.

Хотел! Очень хотел! Руки тянулись, голова закружилась от желания, к пищеводу точно пылесос подключили — только бы втянуть заветную жидкость. Если бы не прошлая ночь, если бы не Таня, однозначно сказавшая, что рядом с ней пьянице не бывать, Вася бы сорвался, выпил и счастливо забалдел. Тем более, что спасителя человечества, мессии от медицины, из него, по всей вероятности, не выйдет.

— Как хочешь, — пожал плечами Семен и отпил несколько глотков, — было бы предложено.

Требовалась луженая глотка, чтобы вот так легко, точно компот, пить сорокаградусный напиток. Или пребывать в глубоком стрессе, когда все нервные окончания немеют. У Семена был, безусловно, второй вариант. И стресс он мог переживать по единственной причине — потерпев поражение, получив удар по амбициям.

— А ты ловок! — развязно хмыкнул Семен. — Не ожидал.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ладно, не притворяйся. Отымел кутузовскую жену? Ничего баба, в соку.

— Не твое дело!

— Не мое, — согласился Семен, чей язык уже стал заплетаться. — А со мной она не перепихнется? Спроси по дружбе, а?

— Тебе сейчас морду набить или когда протрезвеешь?

— Ой, кто бы про трезвость говорил! Алкаш вонючий…

Василий стоял и смотрел на Семена, который на глазах терял человеческое обличье, пил дорогой коньяк и превращался в животное, извергающее, точно яд из пасти, грязный мат и ругань.

Проскользнула, незамеченная, через кабинет Рая. Василий забыл про нее, не дал лекарства. В пяти шагах были Таня и ее больной муж, в кабинет могли войти подчиненные Шереметьева и увидеть своего шефа в скотском состоянии.

Вася выглянул в приемную и попросил секретаршу никого не впускать. Она не удивилась — в последнее время подобное распоряжение звучало нередко. Правда, отдавал его сам Семен Алексеевич, а не Кладов, который уже прописался в их клинике вместе с каретой «скорой помощи». Секретаршу крайне обижало, что ее не посвящают в происходящее за тремя дверями, наняли какую-то девицу. Именно секретарша была источником самых невероятных слухов и домыслов. Так она мстила начальству за недоверие.

О том, что хватит секретничать, разводить конспирацию, сидеть в подполье, их сил не хватает и не может хватить для такого уникального случая, Василий не раз говорил Семену. Но тот стоял на своем. Он, Шереметьев, все затеял, платил, музыку заказывал и требовал подчинения и сохранения тайны. В качестве аргумента приводил типичную ситуацию в спорте: тренер в провинции вырастил великолепного атлета, десять лет жизни на него положил. А потом появляется столичный тренер, сноб и прохиндей, но очень знаменитый, и переманивает спортсмена, увозит. Все, адью! Там у них в Москве деньги, слава, медали, соревнования, поездки, телевидение, интервью, поклонницы — сплошной кайф. А ты, провинциальный чайник, оставайся с носом, давай трудись, готовь нам олимпийский резерв.

Василий считал сравнение некорректным, но в споры не вступал, потому что с Семеном нельзя было спорить — он не слышал чужих аргументов, только свою правду воспринимал. Откровенно зевал или переводил разговор на другое, когда кто-то из ниже — или равностоящих ему противоречил.