Горечь и сладость любви - Наталия Николаевна Антонова
В самый последний момент он вспомнил о своём старом школьном учителе рисования Вадиме Константиновиче Маркове.
– Вер, – сказал он виновато, – ты не обидишься, если я съезжу к Маркову один?
Встретив её непонимающий взгляд, он принялся быстро объяснять:
– Я рассказывал тебе о нём, это мой школьный учитель.
– Я помню, чего ты так разволновался? – пожала плечами Вера. – Просто я думала, что мы поедем к нему вдвоём. Мне ведь интересно посмотреть на человека, который наставил тебя на путь истинный, – она старалась, чтобы голос её прозвучал весело.
– Да, я понимаю, – замялся он, – просто я ещё не готов говорить с ним о тебе. И ещё ты не знаешь старика!
– Конечно, не знаю, – усмехнулась Вера, – как я могу его знать, если ты не знакомишь нас.
– Просто он так зациклен на живописи, что сразу же примется расспрашивать меня о моих новых работах, о том, где я выставлялся, с кем из профессионалов общался. Обо всём другом он просто-напросто забудет. И тебе с нами будет скучно.
– Я всё поняла, – кивнула Вера.
– Но ведь ты не обиделась?
– Нет, конечно.
– Я обязательно тебя с ним познакомлю, только чуть позднее.
– Хорошо. Я надеюсь, ты сделаешь это до нашей свадьбы, а то неудобно получится, если невеста познакомится со столь значимым в жизни жениха человеком только на свадьбе.
– Я понял тебя, – рассмеялся Эдуард, – выберу время и приглашу старика в кафе.
– Почему не в свою мастерскую?
– Я же тебе только что толковал о том, что, оказавшись в атмосфере творчества, Марков забывает обо всём.
– Ладно, убедил, – отмахнулась Вера, – пойду соберу гостинцы для старика.
– А я соберу фотографии своих этюдов и некоторые из интересных фотографий из Праги. Я успел кое-что перевести в бумажный вариант. С монитора Марков смотреть не любит.
Прилунин всегда собирался неторопливо, но в этот раз он уложил всё так быстро, что Вера едва успела сложить в пакет гостинцы для учителя жениха, мнением которого он так дорожил.
Эдуард на самом деле уважал своего первого учителя рисования. Хотя тем, кто наставил его на путь истинный и открыл в нём способность к живописи, он всё же считал своего деда, который разглядел в мазне четырёхлетнего ребёнка зачатки прорастающего в нём таланта. И потом, когда у внука что-то не получалось и он срывался, дед учил его переступать через неудачи, учиться на ошибках и упорно продолжать свой путь.
«Если бы не дед, – нередко думал Прилунин, – то неизвестно, где бы я сейчас был».
Марков же, в свою очередь, привил ему вкус, обучил основам техники и посоветовал, в какое именно художественное училище лучше поступить.
Возвратившись после учёбы в родные пенаты, Эдуард нечасто баловал учителя своими посещениями. Может быть, не хотелось идти к старику, потому что похвастаться особо было нечем. Но теперь совсем другое дело.
После того как за Эдуардом закрылась входная дверь, Вера опустилась на пуфик в спальне и задумалась. Минуты две спустя ей показалось, что кто-то постучался в окно. Но это было невозможно. Ведь они живут не на первом этаже. Вера посмотрела в сторону окна, так и есть, с той стороны к стеклу прижался сморщившийся осенний лист. Бог знает, где отыскал его зимний ветер, поднял на высоту и прижал к стеклу так, что листок никак не мог улететь прочь. Его что-то удерживало. Что же? Вера не поленилась, подошла к окну и увидела, что лист просто-напросто примёрз к стеклу своим острым кончиком. Девушка открыла одну створку, оторвала листок и отпустила его в свободный полёт. Но когда он скрылся из виду, ей почему-то стало грустно. Её мысли вернулись к Эдуарду, почему он не захотел взять её с собой на встречу с учителем? Ведь между ними уже всё решено. Сразу после Нового года они отправятся в загс подавать заявление. Свадьбу планируют сыграть в апреле. Или Эдик прав и не стоит торопить события, у неё ещё есть время для знакомства с Марковым.
Эти рассуждения успокоили её окончательно, и она отправилась на кухню, где и занялась ужином. Незаметно для самой себя Вера пристрастилась к готовке. Произошло это, наверное, потому, что приготовление еды для любимого человека – не просто варка-жарка, но целый любовный ритуал. По крайней мере, так считала сама Вера.
Вера так закрутилась, что только утром шестого позвонила родителям, пообещав, что седьмого она приедет к ним вместе с женихом.
Мать Веры Татьяна Васильевна Евдокимова при слове «жених» тяжело вздохнула. Она уже знала, что дочь её подцепила художника и собирается за него замуж. А кто-то из «конторских» успел по секрету доложить Татьяне Васильевне, что шеф Андрей Иванович делал Вере предложение, а та тянула, тянула, а потом и вовсе хвостом вильнула.
Отец Матвей Семёнович на все сетования жены отвечал:
– Пусть выходит за кого хочет. Не тебе с ним жить, а Вере.
– Ничего ты не понимаешь, – сердилась Татьяна Васильевна, – вот я, к примеру, вместо тебя вышла бы за маляра! Посмотрела бы я тогда, что бы ты на это сказал!
– Ничего бы я не сказал, маляр тоже хорошая профессия. А Верин жених и не маляр вовсе! Вон его даже на выставках вывешивают!
– Вот именно, вывешивают! Как говорится, не каждый маляр может быть художником, зато любой художник может быть маляром.
– Мать! У тебя не язык, а бритва! – усмехнулся Верин отец.
По случаю Рождества Татьяна Васильевна собиралась запечь гуся с яблоками и испечь свой фирменный пирог с грибами.
– Мамуля, я надеюсь, что твои шедевры произведут на Эдика должное впечатление, – прощебетала в трубку Вера.
«Только для твоего оболдуя и расстараюсь», – сердито подумала Татьяна Васильевна, но вслух ничего не сказала. Как ни крути, а дочь у них с Матвеем Семёновичем одна. И, видно, придётся примириться с тем, что зять их – не глава фирмы, а художник. Мазила, одним словом. Ни одной картины будущего зятя Татьяна Васильевна не видела и видеть не хотела.
Родители настаивали, чтобы молодые приехали на сочельник и Рождество встретили, как положено, за столом всей семьёй. Но Эдуард с ночевкой ехать к родителям Веры категорически отказался.
«Я привык спать в своей постели», – упорствовал он. И Вере не удалось его переубедить. Родители, конечно, были недовольны. И если отец легко примирился с тем, что
