До мурашек (СИ) - Сакру Ана

И я, сцепив зубы, пила кофе с Гелой около нашего училища, думая, ну когда же он устанет от этого сам?! Нам ведь совсем не о чем говорить…Да и я всегда вела себя подчеркнуто вежливо и холодно. Даже за руку взять не позволяла.

Но, казалось, его это наоборот только заводило ещё сильней.

И конечно долго скрывать от Лёвы моего нового ухажера не получилось. Я никогда не видела Лютика в такой ярости. В какой-то момент я даже реально поверила, что он может меня ударить, хотя, конечно, до этого не дошло. Но поругались мы все равно очень сильно.

Лёва был непреклонен. Он выставил мне ультиматум и в довольно оскорбительной форме. Сказал - хватит прятаться, всем говоришь, что ты моя, Гелу этого прилюдно шлешь куда подальше, и только тогда миримся, иначе всё. Задолбало.

Мне было так обидно, что он и слушать меня не хочет, не принимает никаких доводов, орёт, что я фыркнула «всё так всё» и демонстративно стёрла его номер в контактах, хотя смысла в этом не было никакого, кроме как ужалить побольнее – я помнила эти зачарованные цифры наизусть.

И мы расстались.

Неделю я провела словно в воспаленном кошмарном сне, выплакав, кажется, всю влагу из организма в подушку общажной кровати. А потом, так и не помирившись с Лёвой, который тоже никаких попыток объявиться не предпринимал, уехала почти на целый месяц на международный конкурс в Вену и приуроченный к нему танцевальный фестиваль.

42. Гулико

Каждые сутки, проведенные в Вене, четко разделились на две составляющие – дни, до отказа забитые репетициями, выступлениями и какими-то обязательными общественными активностями вроде экскурсий и встреч со спонсорами, а ночи – вся та же не проходящая тоска, не дающая нормально спать, и звенящее, назойливое чувство, что я совершила или скоро совершу что-то ужасное.

На пятый день я сдалась. Написала Лёвке короткое «я прошла в полуфинал». Он прочёл тут же, и через пару секунд мне прилетело в ответ «Я и не сомневался. Ты лучшая». Без смайликов и даже улыбающихся скобочек. Но я всё равно расплакалась от расползающегося сжигающего внутренности жара в груди. «Я приеду, и мы помиримся? Я без тебя не могу», - с трудом набрала, так как перед глазами всё плыло от пелены слёз. Ответил не сразу, от чего по спине неприятным слабым ознобом рассыпались мурашки. «Поговоришь с Ломидзе и с родителями, и помиримся» - наконец прислала через пару минут, за которые у меня успело разболеться сердце.

Обиженно поджала губы, отбросила телефон. Это шантаж что ли такой?!

Но тут же снова схватила, когда гаджет пиликнул еще одной смс. «Ты победишь, я уверен.» Уставилась в потолок, пара глубоких судорожных вдохов, и я отправила в ответ: «Я приеду и поговорю, обещаю».

На это он уже не ответил ничего. И я сама тоже больше не писала.

Зная Лёвку, понимала, что он может в следующий раз и не ответить, так как условие нашего примирения уже озвучил и теперь будет ждать, когда я его выполню.

Эта его упертая как у барана категоричность в некоторых вопросах меня и раздражала, и подкупала одновременно. Сама я так никогда не могла.

Прошла ещё неделя. Я попала в финал. Нагрузка и психологическое напряжение с каждым днем росли как на дрожжах, тем более, что победитель помимо заманчивого денежного приза, получал очень перспективный контракт на летний сезон, как раз на время каникул в училище. И я очень хотела выиграть именно этот контракт. До дрожи. Потому проблемы с Лёвкой наконец отошли для меня на второй план, тем более, что я уже решила для себя сразу по приезду всё прояснить с родителями и разрешить эту глупую двусмысленную ситуацию.

Так что все мои душевные и физические силы теперь уходили на подготовку к финалу.

Но вдруг начало подводить здоровье. Не проходящая общая вялость, муть по утрам вплоть до тошноты, всё тело будто перестало меня слушаться, с трудом выполняя совершенно обычные для меня нагрузки, постоянно дико хотелось спать, а как ляжешь – было не уснуть.

Но я сцепляла зубы, злясь на саму на себя и списывая эти тревожные признаки на психологический мандраж, и через силу делала то, что должна. Пока не упала в обморок прямо посреди тренировки. Меня отправили к врачу, там я сдала анализы, и аккурат накануне финала узнала, что беременна. Шесть недель.

Я была в таком ступоре, что просто не могла это осознать. Что делать? Куда бежать?

Что???

Написать Лёвке? Я не могла. Я просто не могла вот так запросто сообщать подобное в пошлой смс. Тем более мы были в ссоре, за целый месяц переписывались лишь раз, и то по моей инициативе, и это жутко меня обижало в глубине души, хоть я и гнала это чувство подальше, чтобы не расстраиваться лишний раз во время отборочных соревнований.

Но вот именно в тот момент обида меня захлестнула. Он месяц живет без меня и не парится, а тут я с такими новостями?! Нет! Скажу, только когда помиримся. Если помиримся…Может ему уже и не сильно надо!

Маме звонить?!

Да просто страшно…

Я вдруг почувствовала себя такой беспомощно одинокой. По моим ощущениям мне совсем некуда было пойти, не с кем поделиться. Я одна.

Вечером ко мне зашла наша хореограф, отвела к себе попить чай, успокаивала, настраивала на финал, и …пыталась аккуратно выяснить, что я намерена с этим делать…

«Ты же понимаешь, что, если рожать, то ни о каком летнем контракте, Гулико, не может быть и речи»… «Я тоже была молода, мы все через это проходим»… «Жизнь артиста – особенная жизнь, в ней много жертв, но и много радостей»…

О, да, я всё понимала. Только осознать пока не могла.

На следующий день был финал. Я выиграла и получила свой контракт. Подписывала дрожащей рукой, но дрожь эта была не от радости, а от того, что я не очень хорошо представляла, что со мной будет, если я его не исполню.

Через сутки мы прилетели в Краснодар. Всем, кто участвовал в конкурсе, дали неделю отгулов, и с самолета меня встретил отец, чтобы отвезти домой. После праздничного семейного ужина в честь моей победы, на котором я не смогла выдавить из себя и трех улыбок, мать насела на меня в попытках узнать, что произошло, и почему я такая кислая.

И я рассказала, краснея и сгорая от переживаний и стыда. Всё выложила, так как слушала она на удивление внимательно и почти не перебивая. Рассказала, что врала им, что порвала с Лёвой, что уже год почти мы живем вместе, что расстались месяц назад из-за Гелы и моего вранья, и что нахожусь на седьмой неделе беременности.

- И как ты будешь от него рожать, если вы расстались, - вкрадчиво поинтересовалась мать, - А если не помиритесь? Он зеленый совсем, учится, оно ему надо сейчас?

- Я не знаю-ю-ю, - проревела в подушку.

- А контракт как же? – тем же тихим пытливым тоном.

- Не знаю я, - повторила сдавленным шепотом.

- Дочка, если будешь рожать, то и мы с отцом можем помочь, мы не бросим, но это всё равно хоть года полтора надо дитю отдать...

- Я понимаю, я всё понимаю…!!! – всхлипнула в подступающей истерике.

- А ты сама-то как хочешь? Ты Лёвке говорила?

- Н-нет, нет ещё…

- А хочешь дитя-то? Это не игрушка, на всю жизнь, - поймала мама мой взгляд, будто заглянула в самую душу, а у меня только вообще градом слёзы полились, цепанула внутри что-то и глазами своими черными, и словами.

- Мне всего девятнадцать…- сдавлено пробормотала, - Я…Я…

Разревелась до судорог. Мать села рядом на кровать, стала гладить мою спину.

- Доча…шесть недель…Там ещё и сердечка-то нет. Может завтра сходим к Ирине Константиновне, она таблеточку даст и всё…Я в своё время пила, когда узнала, что отец твой уже нашел себе, где сына нажить. Там ничего страшного, просто как болезненные месячные. Никто и не узнает.

43. Гулико

Ночью, после разговора с матерью, совсем не спалось. Тяжелые, многотонные, удушающие мысли, калеча, ворочались в голове, отравляли кровь, давили на грудь камнем жуткого предчувствия. Я убеждала себя, что так правильно, молилась, просила прощения у души своего малыша и, тихонечко плача, обещала, что мы обязательно встретимся…Обязательно! Просто не сейчас…Попозже. Сейчас не время совсем.