Колин Маккалоу - Милый ангел
— Но я-то не сучка в течке, — фыркнула я.
Он рассмеялся.
— Конечно, Харриет, но нас, старых псов, так и тянет к тебе. — Он прищурился, изучая меня, точно снайпер — мишень. — Ты сексапильная женщина. Это не на лбу написано, но все-таки несомненно.
— Но я не вихляю задом, не жеманничаю и не облизываю губы!
— А это всего лишь рекламная уловка, причем фальшивая. Если мужчина говорит, что женщина сексуальна, значит, он не прочь лечь с ней в постель. Сексуальными могут быть женщины с самой простой, ничем не примечательной внешностью. Посмотри на миссис Дельвеккио-Шварц. Задница у нее размером с автобус, но, ручаюсь, мужчины увиваются вокруг нее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. В сущности, к ней и меня тянет. Мне всегда нравились женщины ростом выше меня. Наверное, во мне есть примесь крови шерпа.
Он подошел к моему креслу, положил ладонь на спинку и присел на подлокотник, прижавшись ко мне коленом.
— Я на своем опыте убедился, что по-настоящему сексуальны только те женщины, с которыми в постели не соскучишься.
Я подозрительно нахмурилась.
— Это намек или приглашение?
— Ни то и ни другое. У меня нет никакого желания получать от тебя взбучку, спасибо большое. Но это не значит, что я не поцелую тебя.
И он меня действительно поцеловал — жадно, почти болезненно, заставив повернуть к нему голову. Добившись этого, он забрался языком мне в рот.
— А заходить дальше я и не собирался, — сказал он, отпуская меня.
— А дальше я и не разрешила бы, — ответила я.
Интересный он человек, этот Тоби Эванс. Влюблен в Пэппи, а тянется ко мне. Что ж, и меня к нему влечет, хотя я в него не влюблена. Почему жизнь буквально пропитана сексом?
Эти выходные Пэппи опять провела дома. Когда я пригласила ее перекусить, а заодно познакомиться с Марселиной, Пэппи объяснила, что жена Эзры оказалась ужасно несговорчивой.
— И неудивительно — с семью-то детишками, — ответила я, выставляя на стол огромное блюдо рагу из говядины, чтобы хватило на двоих. Я заметила, что Пэппи поморщилась и начала вылавливать из блюда морковку и картошку, но не притронулась к мясу. — Ты чего это? — удивилась я.
— Эзра осуждает мясоедение. Мы обрекаем ни в чем не повинных животных на страшные муки, умерщвляя их на бойнях, — объяснила она. — Человек не создан для того, чтобы есть мясо.
— Чушь собачья! Люди испокон веков были охотниками, зубов для измельчения мяса у нас столько же, сколько и для перетирания растительной пищи! — возмущенно заявила я. — За работой скотобоен следят правительственные организации, а животных, которых мы убиваем, вообще не существовало бы, если бы мы не питались их мясом. И потом, кто сказал, что морковка, которую ты усердно жуешь зубами плотоядного существа, не испытывала страшные муки, когда ее сначала выдернули из земли, обезглавили, отскоблили, беспощадно разрезали на кусочки, а потом бросили в кипящую воду? Но это ничто по сравнению с судьбой картофеля, который ты ешь: я не только сварила его заживо, но и предварительно содрала с него шкуру и выковыряла глазки! Мясо тебе полезно — ты совсем отощала, тебе не помешает пополнить запасы белка. Ешь, кому говорят!
Ох, кажется, я становлюсь мегерой. Зато на Пэппи моя вспышка подействовала: она положила себе мяса и с аппетитом съела его, больше не вспоминая своего дорогого идиота Эзру.
К счастью, Пэппи с Марселиной понравились друг другу: кошка забралась к Пэппи на колени и заурчала. После обеда я попыталась разузнать об Эзре и выведала нечто любопытное, а именно — как он ухитряется обеспечивать жену и семерых детей, жить в Глибе и покупать запрещенные законом и недешевые наркотики. Он преподает, но профессорам университета платят меньше, чем директорам компаний: интеллект и образование ценятся дешевле, чем умение делать деньги. Пэппи объяснила, что профессорское жалованье он отдает семье, а доход от двух популярных книг оставляет себе. Чем больше я узнаю об Эзре, тем меньше он мне нравится. Полный, абсолютный, беспардонный эгоист!
Но Пэппи с ним счастлива, а у нее так мало поводов для радости. В ней нет ни капли практичности. Но не всем же быть такими, как я.
Суббота
28 мая 1960 года
Хорошо иметь домашнего питомца — не так одиноко. Сегодняшняя суббота выдалась тихой. Джим и Боб укатили на «харлее» в Голубые горы, Клаус уехал в Боурел, Чиккер и Мардж с первого этажа отсыпаются после пьянки с дракой, Тоби прихватил этюдник с коробкой акварели и отправился в Айрон-Коув поработать на пленэре, к миссис Дельвеккио-Шварц вереницей потянулись клиентки с подсиненными прическами (они любят наведываться к нам по субботам), а Пэппи витает в стране грез в Глибе. Конечно, Гарольд остался дома. Не знаю, чем он занимается в свободное от преподавания в школе время, но он почти всегда у себя. Миссис Дельвеккио-Шварц стирает его белье вместе со своим, так что задний двор и прачечная — места, где напороться на Гарольда невозможно. Из его комнаты не слышно ни звука, хотя она находится прямо над моей: ни музыки, ни шагов по моему потолку. А когда я выхожу и смотрю на его окно, жалюзи там всегда опущены и обе створки плотно закрыты. И все-таки я каждую минуту помню о Гарольде. Я уже привыкла натыкаться на него, направляясь в душевую, но в последние две недели заметила: когда я поднимаюсь к кому-нибудь в гости, за спиной слышится неясный шорох ног, ступающих без обуви, в одних носках. Оборачиваюсь, а за мной никого. Но если я иду к миссис Дельвеккио-Шварц, на обратном пути Гарольд всегда ждет меня на площадке лестницы: стоит, не шевелится, только смотрит.
Наверное, было около шести часов, когда в мою дверь постучали. Дни давно стали короче, в шесть теперь темно, и я всегда запираюсь в комнате на засов, когда в Доме пустеют все комнаты, кроме моей и Гарольдовой. Мало того: поддавшись паранойе, я вбила в оконные косяки шестидюймовые гвозди, чтобы окна можно было чуть-чуть приоткрыть. В Сиднее не настолько холодно, чтобы закупоривать окна на всю зиму, ветер и дождь в наш закоулок почти не залетают, летом в окна не заглядывает солнце. Когда я в комнате, а прочный засов на двери задвинут, я в безопасности. Думая об этом, я вздрагиваю. Мерзкий старикашка с верхнего этажа ведет против меня психологическую войну и порой одерживает победы, несмотря на всю мою ненависть к трусости. И даже никому не пожалуешься: когда я как-то поделилась опасениями с Тоби, он высмеял меня. Ясно, это паранойя.
Услышав стук в дверь, я вздрогнула. Я так уютно сидела с романом какой-то надменной англичанки, слушала сюиту «Планеты» Густава Холста, грелась у газового камина, а Марселина спала, свернувшись уютным клубком на другом кресле. Попытку подать голос и спросить, кто там, я пресекла как проявление трусости. Я отодвинула засов и распахнула дверь, напрягая все мышцы и готовясь если не к драке, то к бегству.
