Код красный: кислород (СИ) - Энни Дайвер
Женя все перечисляет, а я думаю, с чего начать. Совершенно точно без истории Верховский меня не отпустит. Слишком долго он добивался от меня ответов, теперь точно не выпустит, пока я не сознаюсь.
Запрокидываю голову, смотрю на Женю. Он спокоен как удав, даже не скажешь, что между нами только что была близость.
Его спокойствие заразительно, и я принимаю решение. В конце концов, это он за мной бегает, а значит, должен знать всю картину происходящего, а не шагать по минному полю. Поэтому я рассказываю Верховскому обо всем: о муже, о клинике, о разводе, о доле и даже о договоре, который мы заключили с Эдиком. Двадцать пять процентов, за которые муж выкупил меня на целую неделю.
Женя ни разу не морщится и не перебивает. Только в какие-то момент обнимает крепче и целует в макушку и висок. Млею от нежного внимания, никогда бы не подумала, что Верховский может быть таким.
— Так что еще на четыре дня я счастливая жена, — заканчиваю пламенную речь.
— Ну, это мы еще посмотрим, — серьезно заявляет Женя, и я резко подскакиваю, кутаясь в одеяло. Это он сейчас о чем? Смотрю испуганно, дышу часто, а вот Верховский по-прежнему спокоен, что даже удивительно. Мы как-то быстро поменялись ролями.
— Нет, мы никуда не будем смотреть, — качаю головой, прижимаю руки к груди. Женя приподнимается на локте, тянется ко мне, но я отстраняюсь. Как-то слишком я размякла от близости, потеряла бдительность, и теперь все катится в пропасть со скоростью света. — Я тебе рассказала не для того, чтобы ты вмешивался в мои дела, а как раз для того, чтобы не мешал.
— Я не собираюсь мешать, — цыкает Верховский и встает с кровати. Он подходит к тележке, на которой остывает наш ужин, открывает бутылку шампанского, остывающего в ведерке со льдом, и разливает по бокалам. Протягивает один мне. — Выпей и расслабься уже.
Смотрю на танец пузырьков за стеклом. Они безнадежны: стремятся вверх, не понимая, что там их ждет погибель. Устраиваю водоворот, убивая тех, что прячутся внизу. Шампанское шипит, прислушиваюсь к звуку и вдыхаю приятный фруктовый аромат. Верховский из меня веревки вьет, и надо это прекращать. Я упускаю контроль, это неправильно, а в моей ситуации вообще способно разрушить жизнь до основания.
— Спасибо, — соглашаюсь.
Женя выходит на балкон курить. Он не приглашает меня с собой — чиркает зажигалкой и затягивается. До меня доносится слабый запах табака, который на удивление вселяет спокойствие. Стаскиваю с подноса виноградину и, сделав большой глоток, заедаю ею шампанское, от которого немного жжет в горле.
В груди тянет неприятно. Я будто что-то неправильное делаю, оставаясь на месте, пока жизнь вокруг стремительно проносится, и упускаю что-то очень важное. Надо сдаться. Принять сторону окончательно и бороться с последствиями выбора. Глубоко вздыхаю, задумавшись. Как выйти из битвы с минимальными потерями?
Отставляю бокал и, поддавшись порыву, выхожу к Верховскому. Обнимаю его со спины, устраивая ладони на животе. Целую между лопаток. Вот так хорошо. Рядом с ним спокойнее в разы. Но я не могу перевесить на его плечи свои проблемы. Мы меньше месяца друг друга знаем, Женя мне не должен ничего, равно как и я ему, и будет очень нечестно награждать его своими заботами, с которыми под силу справиться далеко не каждому.
«А к Покровскому побежала», — подсознание с сучьей сущностью меня не оставляет. Врывается в самые неподходящие моменты и напоминает о промахах.
Женя накрывает ладонью сцепленные на его животе пальцы. От него горячо становится, но я не решаюсь разорвать наш контакт. Сполна вбираю в себя все, что Верховский дает, напитываясь силой. Она мне понадобится, это точно.
— Жень, — веду носом вверх по позвонкам. Он поворачивает голову в сторону, но полностью возвращаться ко мне не спешит. Надо сказать — одно предложение всего, одна просьба. Но она комом в горле застывает, потому что для этого снова придется оттолкнуть Верховского. Оторваться от него и оставить на неопределенное время. А после того, как прекрасно нам обоим было друг с другом, это почти невозможно.
— Почему ты не сказала с самого начала? — отчаяние в голосе врезается в грудь болезненно. Сглатываю вязкую слюну. Да, сейчас бы пара глотков шампанского не повредили.
В комнате пиликает сообщением телефон. Оборачиваюсь, надеясь увидеть хоть что-то. Сердце быстрее стучать начинает. Я волнуюсь. Вдруг Эдик узнал, что я не в спа? Ему отыскать меня труда не составит. Он каждую горничную поднимет, чтобы те каждый номер обошли и его нерадивую жену нашли.
— О таком вообще говорят? — усмехаюсь и все же отступаю. Женя разворачивается, и я смотрю в его глаза. Там что-то неизвестное мне плещется, в полутьме не разглядеть.
— Твоя правда, — пожимает плечами.
— Жень, обещай, что не полезешь в это. И что не станешь вставлять мне здесь палки в колеса, — это для меня очень важно. Я хочу спокойно все закончить, а потом… будет видно. Еще половину доли у Эдика выкупать, с ним нельзя портить отношения.
— Если ты пообещаешь прийти завтра, — Верховский снова меня в плен ручищ берет. Целует развязно и глубоко, как тогда в кабинете. И я моментально отзываюсь, загораюсь. Женя наглядно демонстрирует, как хорошо с ним может быть, всех, кто был до, стирает, а после… Никого не будет после, потому что все не тем покажется, до уровня Верховского им еще расти и расти. — И если твой будущий бывший муж не будет тебя лапать ни руками, ни губами.
— Не ревнуй, — запрокидываю голову, подставляя шею под поцелуи, и шиплю от удовольствия. — Я тебе ничего не обещала.
— Пообещала, когда сюда пришла, — рикошетит моментально, и я давлю на его плечи, обхватываю лицо руками и ищу в бесстыжих карих ответ. — Ну что такое, Крис? Ты думаешь, я согласен все время трахаться за спиной у твоего мужа? — теперь отступает он. Затягивает меня в номер, садится в кресло и, не выпустив моей руки, помогает расположиться на его коленях.
Верховский отодвигает одеяло в сторону, ведет пальцем по ключицам, потом вниз по ложбинке и животу. Обводит пупок и поднимается вверх. Я разглаживаю складку, залегшую меж его бровей. Мы так и смотрим друг на друга, изучаем заново, пытаемся ключи подобрать к замкам, которые неохотно поддаются.
— Не припомню, чтобы ты сильно сегодня сопротивлялся, — играет во мне возмущение. — И завтра тоже не на закат смотреть предложишь, — хмыкаю цинично.
— Можно и на закат
