Титановый король - Юлия Резник
– Это я. У вас случайно здесь нет колонки?
– Колонки? – удивленно моргаю.
– Будет лучше, если мы включим какую-нибудь расслабляющую музыку.
Может, я себя накручиваю. А может, Федор и впрямь уже включился в работу, добавив в голос хриплых чувственных ноток. К тому же это его «мы»… несуществующее, в общем-то, «мы» отдает в груди странным. Таким сладким, нездорово-желанным и в то же время ужасно стыдным.
– Да, вообще-то есть.
Некоторое время Фед возится, подключая звук. Я верчусь, мне не по себе. Хочется выбраться из-под полотенца, которым Федор меня прикрыл, как из старой ороговевшей кожи... Но я терплю, понимая, что голой мне будет гораздо хуже.
– У вас есть пожелания по репертуару? – он опять употребляет это отстраненное «вы», наверняка осознанно возвращаясь к формату «массажист-пациент», и не больше. Такая нарочитая формализация происходящего меня очень злит. Я же умная женщина, хотя, может, так и не скажешь. Мне не требуется лишний раз указывать на место. Чуть грубее, чем следовало, я отрезаю:
– Нет. Можешь включать свое… обычное в таких случаях.
Он выбирает расслабляющую музыку для медитации и бесшумно подходит справа.
– Готовы? Так хорошо? Или можно сильней?
– Так хорошо, – выдыхаю. Фед действительно хорош в массаже, это я еще в первый раз отметила. Но теперь я жду главного действа и, скорее всего, поэтому не могу насладиться процессом. А Федор как будто и не спешит. Мнет мне все косточки, разминает одну за другой окаменевшие мышцы. Поначалу кажется, что это напрасный труд. Я в таком напряжении, что расслабиться будто бы невозможно вовсе. Я горю, выжигая наполняющий комнату кислород. Каждый следующий вдох дается мне все труднее. Минуя ягодицы, Федор переходит к массажу ног. Меня простреливает болезненным удовольствием, и, не в силах удержать его в себе, я то ли всхлипываю, то ли вздыхаю, рефлекторно разводя ноги дальше к краю. Подталкивая к краю себя… Наверное, сообразив, что я созрела, Федор неспешно перемещается выше, осторожно поглаживая, постепенно проникает пальцами в образовавшуюся щель… Даже если бы я сменила трусики тогда, вначале, это ничего бы не изменило. К этому моменту они все равно оказались бы мокрыми насквозь.
– Сейчас будет лучше, если вы перевернетесь.
В текущих обстоятельствах его «вы» звучит довольно дико, но даже эту дичь перебивает что-то… в его голосе. Вообще это слуховая галлюцинация, однако я пойму это чуть позже. К счастью, или к сожалению, только тогда. А пока… пока я переворачиваюсь, не забыв прихватить простынку, надежно прикрывающую мой живот.
– Да, вот так… Вот так.
Кожа на руках Феда мягкая от масла, с которым ему регулярно приходится иметь дело. А пальцы чуткие донельзя. Он как будто точно знает, что и как делать. Меня охватывает сумасшествие. Мне хочется выть и бить пятками – так это хорошо. Я даже сама не смогла бы лучше. Низом живота проходится очередь яростных спазмов. Может быть, он на меня смотрит, а я не хочу, чтобы кто-то видел меня настолько беззащитной. Я этого всегда стеснялась. Не открывая глаз, я отворачиваюсь. Щека касается постеленной под спину простынки, а зубы впиваются в наброшенное на меня полотенце. Есть миллионы причин, почему мне не стоит этого делать. Но прямо сейчас ни одна из них не важна. Я взлетаю так высоко, что уже ничего не важно. Только его касания, подбрасывающие меня еще и еще выше. И нашептывающий что-то красивое голос…
Я упускаю момент, когда начинаю верить, что нахожусь не одна в этом эфире. Может поэтому реальность настолько меня шокирует. А происходит все так: я кончаю, выгибаясь в спине до хруста. Я лечу… Лечу. И мне кажется, чтобы это продлить, не упав, мне нужно просто за что-нибудь ухватиться. Я и хватаюсь. За Феда. Но он так стоит, что по факту я хватаю его за пах. А там… ну, ничего, понимаете? Ноль реакции. Что на контрасте со штормом, который швыряет меня из стороны в сторону, до того нереально… до того дико, что…
– Выйди, пожалуйста.
Я не смогу объяснить свою просьбу. Но от меня этого и не требуется. Фед бесшумно удаляется. В голове лениво прокатывается мысль, что, возможно, он только и ждал этой моей тихой просьбы? Я же не знаю, как у него заведено. Вероятно, он рад поскорей от меня отделаться. Не знаю. Да и какая разница, ну, правда? Хуже мне уже вряд ли будет. Я всхлипываю. Переворачиваюсь на бок, подтягиваю к груди дрожащие непослушные ноги, будто желая собственными острыми коленками заткнуть образовавшуюся в ней брешь, и сильней стискиваю зубы на полотенце.
Ничего-ничего. Я справлюсь. Это всего лишь… массаж. Да, эффект не такой, как я рассчитывала, но… Что уж? Сама виновата. Теперь остается надеяться, что сработает «клин клином», или нет, уж лучше «с глаз долой – из сердца вон». Завтра они уедут, и со временем все забудется, как страшный сон. Но прежде…
Я встаю, быстро моюсь, одеваюсь в халат и, вызвав к себе Бориса, уединяюсь в кабинете.
– Звали, Дина Владимировна?
– Угу. Борь, у нас есть люди в военкомате? Если нет – найди.
– Объяснить, что из Вакуленко так себе призывник?
– Все ты знаешь. Сделай так, чтоб от него отстали.
И плевать мне, что он не хотел моей помощи. Я это делаю не для него даже, а для себя. Не хочу гадать, как у них все сложилось. Ведь зная, что хорошо, забыть все случившееся будет гораздо легче.
ГЛАВА 18
Федор
– Федя?! Господи, ну наконец-то я до тебя дозвонилась!
Растерянно отвожу трубку от уха, дабы убедиться, что у меня ни одного пропущенного. Ага. Как я и думал. Трясу рукой. Мокрые пальцы пощипывает от мороза. Звонок адвокатши застал меня аккурат у колонки. Хорошо хоть так, я выскочил, чтоб набрать воды, и телефон брать не планировал. Уже перед самым выходом из домишки зачем-то сунул его в карман, будто предчувствуя что-то… нехорошее, отдающее во рту горечью.
Дую на озябшие, покрасневшие пальцы и зачем-то напоминаю:
– А я вам сам с позавчера звоню.
– Да знаю я! Знаю…
