Отец подруги - Алайна Салах
Я смотрю на него во все глаза. Он, что, действительно мне улыбается и совсем не злится?
Наверное, именно эта улыбка, редкая и оттого вдвойне ценная, толкает меня на очередную безбашенность.
— Пусть я звонила Виталию, но рада, что приехали именно вы, — говорю я твердо и громко. — Спасибо.
Отец Лены ничего не отвечает, лишь глубоко вздыхает. Я стараюсь не испытывать ни вины, ни сожаления за сказанное. Это ведь правда. Если я для него и без того, как на ладони, то и он сам все понимает и видит.
Спустя минут десять Мерседес вновь готов продолжать путь.
— Сильно повредилось? — виновато спрашиваю я, глядя как Борис Александрович укладывает пробитое колесо в багажник.
—Завтра Виталий разберется, — коротко отвечает он и, захлопнув крышку, вопросительно смотрит на меня. — Ну что, готова ехать?
Я молчу. Атмосфера происходящего вновь меня поглотила. Мы стоим под открытым чернильным небом, а над нашими головами висит тонюсенький серп луны. Мы вдвоем и больше никого. Совсем. Нет ни Лены, ни Сергея, ни яркого света, способного обнаружить то, как в этот момент пылают мои щеки. Хочется еще ненадолго задержаться в этом мгновении, когда, кажется, может произойти что угодно.
—Ну и что ты так на меня смотришь, малыш? — голос Лениного отца приобретает уже знакомую вибрирующую тональность, от которой у меня тотчас сводит в животе. — Ждешь чего-то?
Я просто пожимаю плечами, так и не сумев выдавить ни звука. Время становится тягучим, а пространство будто исчезает, погружая мир вокруг в бесконечный вакуум. Не шевелясь, я смотрю, как он идет ко мне, как его пронзительные зеленые глаза скользят по моему лицу. Рывок — и под моими бедрами оказывается теплый металл багажника, а рот наполняет уже знакомый вкус жадного мужского поцелуя.
Полагая, что мой первый настоящий поцелуй состоялся в квартире Лениного отца, я ошибалась. Потому что он не шел ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. Мир вращается со скоростью бешеной карусели, а сердце готово вырваться из груди.
Этот поцелуй не имеет ничего общего с благотворительностью, ведь сейчас я ничего не требовала и не выпрашивала. Отец Лены сам меня целует, уверенно и с напором. Его щетина требовательно трется о мою кожу, а руки совсем не целомудренно сжимают мои бедра. Ничего подобного я в жизни не испытывала. Сергей тоже трогал меня, когда целовал, но я ни разу не чувствовала себя так. Душно и не хватает воздуха, будто огонь, цветущий внизу живота, собирается спалить меня без остатка.
Если бы я имела больше опыта в отношениях, возможно, сейчас я вела бы себя не так… безумно. В тишине ночи отчетливо слышны мои полувсхлипывания— полустоны, руки лихорадочно шарят по плечами Лениного отца, стараясь удержать, впитать, сжать.
Я испытываю самое настоящее разочарование, когда его правая ладонь ложится на мою грудь, а потом, будто передумав, снова перемещается на бедро.
«Почему? — хочется прохрипеть мне. — Мы здесь одни. Не надо сдерживаться. Я готова».
Тем, чем еще пару часов назад я не хотела поделиться с Сергеем, имеющем статус моего парня, я без зазрения совести готова отдать Лениному отцу в самых неподходящих условиях.
Чтобы намекнуть ему о своей решимости, я тяну вверх края его футболки. От неловкости и волнения ногти царапают его живот, и я чувствую новый прилив возбуждения. Он горячий и рельефный.
— Тише. — Ленин отец перехватывает мою руку, его голос охрипший и сбившийся. — Ты ведь девственница?
— Какая разница? — захлебываясь пьянящим коктейлем из эмоций и чувств, лепечу я. — Я готова…
Пальцы на моем запястье сжимаются сильнее, повисает пауза. Я слышу его тяжелое дыхание, смешанное с укоротившимся моим, чувствую, как напряжена каждая мышца его тела.
— Я готова, — тверже повторяю я.
— Да что ж ты за отчаянная, — устало слышится в ответ, и в следующую секунду мои ноги уже стоят на земле.
Переполненная разочарованием, я вглядываюсь в глаза Лениного отца, ища ответы. Почему он так ведет себя со мной? Он ведь тоже меня хочет. Я хотя и неопытная, но это почувствовала.
— Ты же сам меня поцеловал, — упрямо произношу я, от отчаяния впервые в жизни назвав Бориса Александровича на «ты».
— Не надо губы дуть, малыш. — Он касается запястьем моего лица и гладит. — У меня дочь твоего возраста. Узнал бы, чтобы ее вот так посреди дороги… — и морщится, словно одна мысль об этом делает ему больно. — Ноги бы выдернул. Садись в машину.
Мне ничего не остается, кроме как повиноваться. Хотя разочарование, что все так резко закончилось, смягчается заботой в его голосе. И вообще, к чему мне грустить? Отец Лены поцеловал меня сам. Сам! Это ведь о чем-то говорит?
С хрустом перемолов дорожную гальку, Мерседес возвращается на трассу, чтобы продолжить путь. Мое сердце никак не хочется вернуться к нормальному ритму, а волны возбуждения по-прежнему окатывают живот.
— Учиться нравится? — спрашивает Борис Александрович, не давая повиснуть молчанию.
Я киваю, судорожно подбирая слова для продолжения беседы. Этот вечер стал уникальным и обязан остаться таким.
— Нравится. Правда, немного волнуюсь перед экзаменами. Я рассчитываю на стипендию… А еще от успеваемости зависит, оставят ли за мной общежитие.
— Судя по тому, что рассказывает Лена, бояться тебе нечего. Она очень высокого мнения о твоих способностях.
— Лена просто любит меня, поэтому хвалит, — скромничаю я. — Кстати, а в каком университете учились вы?
— Снова на «вы»? — усмехается Ленин отец, глядя на меня вполоборота. — Я нигде не учился.
Эта информация повергает меня в очередной шок. Нигде не учился? Моя мама всю жизнь внушала мне, что добиться успеха в карьере можно лишь получив высшее образование.
— А чем вы тогда занимались? — осторожно спрашиваю я, проглотив удивление.
— Разным, — уклончиво отвечает он. — Первый легальный бизнес вел на двоих с другом. У нас был тату-салон (кто в теме, угадайте, как звали друга — прим. одного из авторов)
Я с новой пристальностью оглядываю уже полюбившиеся татуировки. У Лениного отца был тату-салон? Никогда бы не подумала.
— Они у вас оттуда?
Он кивает.
— Мне очень нравится. Красивые.
Если бы я была опытнее и смелее, то выкинула что-нибудь этакое, например, погладила бы его по руке, тронула за колено,
