Любовь из пробирки - Настя Ильина
— Я пойду… Солнце сильно печёт и подташнивает…
— Подождите минутку, Мира. Я побуду немного с женой, и пойдём вместе. Дорога ведь до парковки долгая и пустая, мало ли что может случиться…
Да здесь идти всего минут десять… Не больше… Я бы преодолела это расстояние за пять, чтобы скорее сбежать отсюда… От него… Меня начинает потрясывать от его близости. Не знаю, почему так реагирую на Ивана.
— Ну всё! Пойдёмте! — кивает он и направляется ко мне, а я всё еще не могу сдвинуться с места.
* * *Не знаю, как вести себя, если честно. Известно ли Мире, что Лена связана с её отцом? Наверняка знает, раз пришла сюда, но почему тогда не признаётся? Мысли вибрируют в нервных окончаниях, а её запах бьёт по мозгам, и я хочу поскорее уйти отсюда. Я не ожидал, что мы встретимся вот так, а свою тягу к другой женщине приравниваю к измене. Башка кругом идёт от нахлынувшего дурмана. Мне просто нужно поскорее уйти отсюда, не могу я на могиле жены думать о другой.
Я пытаюсь унять свои эмоции, и когда мы идём по дорожке, кошусь на могилу её дочери. Вольская Ева Борисовна. Несложно было догадаться, что это она. Девочка Мирославы. И я занёс ей букет из плюшевых кошечек.
Мира косится туда, подходит к оградке, прикасаясь к металлу, а затем переводит взгляд на меня.
— Этого букета тут не было, — хмурится она.
— Наверное, ещё кто-то кроме нас с тобой любит заходить вот так случайно на чужие могилы, — пожимаю я плечами.
Нам надо поговорить, но с чего начать я не знаю. Да и как-то мне совестно после всего признаваться, что мы связаны практически как родственники.
Мирослава кивает и отходит от оградки. Я замечаю в её глазах слёзы и хочу утешить. Делаю шаг вперёд. Наши взгляды пересекаются. В висках пульсирует.
— Мира, тише! — шепчу я и принимаю её в объятия.
Она содрогается всем телом и поскуливает, как побитый пёс. Вцепляется пальцами в мою рубашку и даёт волю слезам.
— Я до сих пор не могу прийти в себя, — шепчет она. — Не верю, что потеряла свою девочку…
— Большой срок был? — не знаю, зачем я это спрашиваю, ведь могу ещё сильнее разбередить раны в её душе.
— Почти семь месяцев, — шмыгает она носом. — Это мне сказали, когда ребёнок уже… Когда я… Когда… — она захлёбывается слезами, а я сильнее прижимаю к себе и утыкаюсь носом в её волосы, сходя с ума от этого запаха.
По жилам течёт ярость. Я хочу прибить Вольского и ту девицу, у которой хватило наглости явиться ко мне. Её и сестрой назвать невозможно.
— Всё хорошо! Тебе нужно думать о малыше, живущем внутри тебя! — шепчу я. — Ты нужна ему сильная.
— Спасибо… — шепчет Мира, шмыгает носом и отстраняется от меня.
Я перешёл с ней на «ты» и стал ближе. Я словно пропустил через себя боль её потери, сравнивая её со смертью своей жены, и теперь ненавидел себя за то, что посчитал Мирославу стервой. Женщина, пережившая предательство мужа и смерть ребёнка, может стать самой настоящей дрянью, но Мира сохранила внутри всё самое светлое, я это чувствую теперь. Ощущал, когда она дрожала в моих руках. И внутри появляется что-то такое…
Делаю глубокий вдох, и мы движемся дальше. Медленно. В пожирающей тишине, от которой хочется избавиться.
— Может быть, посидим в кафе? — спрашиваю я.
Желания ехать домой, чтобы провести остаток дня в одиночестве, нет. Мира смотрит на меня и улыбается уголками губ. Она неуверенно кивает, а я вижу боль на её лице и понимаю, что мы будем бежать от горечи, что до сих пор таится в наших душах, практически рука об руку.
В машине едем молча. Пространство вокруг наполняется запахом, который лишает меня рассудка, и если бы мы ехали не в людное место, то могли оказаться в одной постели. Поэтому лучше нам не оставаться наедине. Расстёгиваю верхнюю пуговицу на рубашке, когда останавливаюсь на красный сигнал светофора, и открываю окно. Душно чертовски, и катастрофически не хватает кислорода.
— Тебе принципиально, куда поедем? — спрашиваю я, зная, что поблизости будет классная кафешка, где атмосфера лучше, чем в дорогущем ресторане.
— Нет, — покачивает головой Мира.
— Тогда покажу тебе чудесное место, там как у бабушки.
Кафе так и называется «У бабушки». И атмосфера там настолько уютная… Я заезжаю на парковку, а Мира разглядывает избушку из самого настоящего дерева через лобовое стекло. Над дверью красуется вывеска с названием, написанным лаковыми красками.
— Ух ты! Не была тут ни разу.
Я тоже узнал только недавно об этом месте… И сразу же прикипел к нему душой. Я обхожу машину спереди и протягиваю Мирославе руку. Она смущённо принимает мою помощь и пытается скрыть взгляд, выходя из машины. Совсем как школьница на первом свидании. Внутри что-то ликует, но я пока не понимаю до конца свои чувства.
Мы поднимаемся по крыльцу с широкими деревянными ступеньками, держась за резные поручни, и я открываю дверь, пропуская Миру вперёд. Запах пирожков и борща щекочет ноздри, пробуждая аппетит.
— И правда как у бабушки, — шепчет Мира, с восторгом разглядывая домашнюю обстановку.
Мы садимся за круглый деревянный столик, покрытый ажурной скатертью, и официантка в хлопковой расшитой блузке и длинной красной юбке в пол приближается к нам. Её волосы заплетены в толстую косу, перевязанную красной лентой. Не хватает кокошника на голове, и сложится впечатление, что ты нырнул в прошлое, в царскую столовую.
— Добрый день! Пожалуйста, ознакомьтесь с меню. Как определитесь с заказом, дайте знак, — широко улыбается она.
— Добрый день! Спасибо! — в один голос говорит мы с Мирославой. Наши взгляды пересекаются, и мы улыбаемся.
Я открываю меню и пытаюсь спрятаться в нём, отрешиться от всего. Мне хорошо с ней. И я злюсь на себя, ведь Мира условно сестра Лены… И это будет предательством по отношению к жене, хоть её уже почти пять лет нет рядом со мной.
— Нравится тут? —
