На букву "М" (СИ) - Лабрус Елена

— Ксения Андревна? — усмехнулся он и церемонно поклонился.

— Да ладно тебе, Лёнь, — глянув на него вскользь, обшаривала она меня глазами, словно проводила обыск. Хотелось спросить: Руки поднять? Ноги расставить? Нагнуться?

— Какими судьбами, мадам Андриевская? Или правильнее будет: сколько лет, сколько зим?

— Хотела справиться о твоём здоровье. Да так, потрещать. За жизнь, — теперь взглядом она меня хотела смахнуть, как крошки со стола. И скривилась, словно увидела муху в супе. — Наедине.

— Ты про Софью? — удивительно точным движением поймал он меня за руку и запечатлел на атласе перчатки поцелуй. — Так я без неё никак.

— Ой, я тебя умоляю, — хмыкнула Андриевская и в такт ей тявкнула Моська. — Но как скажешь, могу и при Софье. Только сразу предупреждаю: тебе не понравится то, что я скажу, — словно пытаясь создать видимость аудиенции, загородила она его мощной спиной, но над её плечом я увидела лысину спешащего к нам со всех ног Анисьева.

Вот прохиндей! — подумалось мне. Судя по перепуганному лицу, он боялся того, что Андриевская хотела сказать. И наверняка знал, что она здесь будет или предполагал. Потому и свои услуги как водителя Данилову предложил, хотя тот попросил Зину заказать такси. Из дома забрал и ждал, как верный пёс в машине.

— Ксень Андревна, голубушка, — расшаркался он и та осеклась на полуслове, но пока Анисьев нёс какую-то околесицу (Думаю, она не она… Да, откуда?) стала то ли закипать как самовар, то ли как воздушный шар раздуваться: грудь приподнялась, плечи расправились. Неловко прижатая собачонка взвизгнула.

— Да я собственно вот о нём и хотела с тобой поговорить, Лёнь, — ничуть не смутившись, протрубила она, заглушая остальные звуки.

Кроме одного — голоса окулиста.

— Софья. Госпожа Данилова! — торопился ко мне доктор, даже не закрыв дверь своего кабинета. — Вы же рецепт забыли. И ваши записи, — размахивал он листком.

— Да я запомнила, ничего страшного, — смутилась я, когда он вручил мне бумаги.

— А без рецепта капли-то вам не дадут. Это уж моё упущение. Раз операцию перенесли, ещё нужно будет покапать-покапать.

— Хорошо. Мы покапаем-покапаем, — с благодарностью прижала я руки к груди, кивая ему вслед, когда он поспешил обратно. — Спасибо!

Повернулась всё ещё с глупой улыбочкой на лице и обнаружила немую сцену похлеще, чем в "Ревизоре".

— Госпожа Данилова?! — мощные брови мадам Андриевской ушли вверх по лбу как оторвавшиеся льдины от берега. — Ты женился?! Но когда? Как? — зачастила она вопросами. — Я ничего не понимаю.

Данилов поставил меня перед собой, обнял.

— Я, по-твоему, не могу жениться?

— Нет, ты, конечно, можешь… — растерялась Андриевская, глядя, как его рука легла на мой живот, прижав к себе.

Вот только мне двух фиктивных замужеств за два дня было многовато.

Нет, я не злилась на Данилова за то, что он практически меня отверг. Что не посмел даже прикоснуться. И за то, что в итоге всё же поцеловал, тоже не в обиде. Немного кольнуло, что с утра от его вечерней скулящей нежности не осталось и следа, словно ничего и не было. Словно не его потряхивало, когда он не мог оторваться от моих губ. Не он чуть не довёл меня до экстаза своим языком. Не он стонал, рычал, выл и предпочёл сбежать, а не вставить свой возбуждённо подрагивающий хрен в обнажённую и готовую на всё, женщину. Определённо, ему далось это непросто. И я благодарна ему за то, что он сдержался, когда я так опрометчиво поторопилась.

Но с утра я всё же ждала хоть толику ласки и теплоты. А он решил выбрать сдержанный нейтралитет, поэтому лишь холодно поздоровался и даже завтракал один. Наверно, нервничал перед визитом к врачу. Но к чёрту, гадать. В конце концов, мог бы поговорить со мной об этом.

— Он шутит, Ксения Андреевна, — сбросила я руку Данилова. — Я его секретарь. Или личная помощница.

— Секре… тутка, — выдохнув с облегчением, расплылась гаденькой довольной улыбочкой Андриевская и победно вскинула голову. — Вот оно что.

— А я называю ассистентка, — некстати влез Анисьев.

— И как берёте? — словно исключив Данилова из участников этого разговора, теперь обращалась она исключительно ко мне. — За ночь или оплата почасовая? — заржала она в унисон со своей тявкающей собачонкой.

— Сдельная, — растянула губы в улыбке и я. — Но по крайней мере я зарабатываю честным трудом, а не подворовываю черновики бывшего мужа.

Она заткнулась так резко, словно вырубили звук.

— Что ты… Как ты… Да как ты посме… — успешно преодолев паузу, теперь задыхалась мадам от злости.

— Как я что? — делано прислушалась я, развернувшись к ней ухом и оборвав на полуслове. — Посмела сказать правду? Так достаточно любую из ваших книг открыть. Там среди всей этой грязи и порнухи, изнасилований и провонявших чужими хуями баб, нелепостей, мерзостей, нафталина, что вы явно привнесли в текст от себя, места, написанное рукой Данилова хоть в рамочку вставляй. Всё остальное — такой бред.

— Слышь ты, марамойка. Ты вообще кто такая? — шагнула она, и подхватила собачонку под мышку, словно собиралась или в волосы мне вцепиться или ударить.

— Да никто, — сделала и я шаг вперёд, едва не толкнув её в выдающуюся грудь. — Но не ваша целевая аудитория точно. И не почитательница вашего таланта. И я не писатель, но зато знаю, что девушки моего возраста «она воняет тройным одеколоном» не говорят, как у вас в книгах. Мы просто уже не в курсе, что это такое. А лобовые стёкла дорогих спортивных автомобилей от удара битой не разлетаются на тысячи мелких осколков. Иначе попади камешек в стекло на скорости и водителя изрубит этими осколками в фарш. Лобовые стёкла даже в Жигулях проклеенные и только трескаются, а не разлетаются на куски.

И, может, с Жигулями я и погорячилась, чёрт его знает какие в них стёкла, но что хотела сказать, я сказала. И уже развернулась, чтобы уйти, как вдруг захихикал Анисьев:

— Тройной одеколон. Хе-хе-хе. Ксень, ты правда такое пишешь?

— А вы, — круто развернулась я к нему, — имейте в виду: никакие файлы я копировать для мадам Андриевской не буду. И не собиралась. И не вздумайте мне больше угрожать и даже заикаться про них.

— Софья! — единственное слово, что произнёс за всю эту сцену Данилов заставило меня остановиться. И сердце сжалось: как же он пойдёт сейчас слепой, без меня. В сопровождении этого гадюшника. Но в конце концов, это его гадюшник. А я — всего лишь временный наёмный секретарь.

— Да, Леонид Юрьевич, чуть не забыла предупредить: я сегодня уже не вернусь. Буду завтра, — произнесла я ровно таким же холодным официальным тоном, каким он говорил со мной с утра. — В девять. Как положено нанятому работнику.

И что бы он сейчас ни сказал, я бы не остановилась.

Но он мужик неглупый, всё понял, а потому промолчал.

Глава 49. Софья

Всю дорогу меня слегка трясло. Не люблю я что-то кому-то доказывать. Но когда автобус привычно распахнул двери на Набережной — собралась. И пока шла до офисных помещений «Тигровой лилии» думала уже не о Данилове и даже не о предстоящем разговоре с Агранским, а о том, что мама с их скромных с папой зарплат прислала пять тысяч. Каждый месяц, когда они прилетают, меня душат слёзы. И каждый раз я чувствую себя виноватой, что рванула так далеко от дома, погорячилась, погналась за мечтой. И что? Я ведь надеялась, если буду хорошо учиться — переведусь на бюджет. Тогда одной скромной подработки хватало бы и на житьё и даже родителям помогать. Но чтобы перевестись на бюджет мало хорошо учиться, мало написать заявление, нужно чтобы освободилось бюджетное место. Но этого не произошло.

— Тимофеева, куда?! — запоздало крикнула мне в спину Церберша, но поздно — я уже открыла дверь в кабинет.

— Я перезвоню, — оборвал разговор на полуслове Агранский. Встал. До указаний верещащей секретарше не снизошёл, махнул рукой закрыть дверь с той стороны. И удивлённо уставился на меня. Развёл руками: — Нет слов. Ты ахуенна!