Анна Берсенева - Ревнивая печаль
– Но я не совсем владею… – забормотал Таловеров. – То есть я могу не знать всех обстоятельств…
– Я сказала: пока одеваюсь. Или вы думаете, я потрачу на разговор с вами хоть одну лишнюю минуту? – повторила Лера таким тоном, что Таловеров тут же стал изъясняться разборчивее.
– Дело в том, что, оказывается, у нас не совсем правильно был оформлен арендный договор с городом на здание театра. И вот недавно возникли проблемы с одной… м-м-м… организацией, которая тоже претендовала… Большое здание, огромная парковая территория – вы же понимаете! – оправдывающимся тоном произнес он. – Сейчас, знаете, слух пошел, что казино, например, могут из центра выселить. А мы ведь и в Москве – от Кремля всего полчаса, если без пробок, конечно, – а вместе с тем вроде не центр, вот и…
– То есть вы – лично вы, – перебила его Лера, – неправильно оформили арендный договор, и, пользуясь этим, на театр наехали бандиты. Давно?
«Молнию» на джинсах, как назло, заело, и Лера дергала ее с такой яростью, как будто трясла за плечи ненавистного Таловерова.
– В том-то все и дело, что вопрос был уже исчерпан! – горячо воскликнул он. – И должен вам сказать: как только Дмитрий Серегич сам за это взялся, я ни одной минуты не сомневался, что все решится в его пользу! Сегодня он был у мэра, все окончательно и бесповоротно, даже лучше, чем я сначала подписал… Да я и вчера уже был осведомлен о решении, у меня же свои каналы, – многозначительно добавил он. – Смешно было бы: он музыкант с мировым именем – и отдать каким-то… Неизвестно кому! Мэр просто в ярость пришел, когда узнал.
– Подлая ты сволочь, – сказала Лера, наконец-то справившись с «молнией». – Ладно, с тобой я еще поговорю, будет у тебя время объяснить подробности!
С Розой она столкнулась на лестнице – когда, ничего перед собою не видя, бежала вниз.
Все силы, которые она собрала, чтобы разобраться в объяснениях Таловерова, – вдруг иссякли, и Лера уже не могла думать ни о чем, кроме того, что Митя сейчас в Боткинской травматологии.
«Документов при нем не было! – вдруг вспомнила она и даже остановилась на мгновение, схватившись за перила. – Не знали даже, кто это… Значит, его и спросить было невозможно?!»
Роза поднималась по лестнице вверх и, увидев Леру, тоже остановилась как вкопанная.
– С Леночкой что-нибудь? – тут же спросила она. – Что молчишь, куда бежишь?!
– С Митей, Роза… – задыхаясь, выговорила Лера. – Я еще ничего не знаю, ничего! Он в Боткинской, я туда… Какие-то бандиты, кажется, ты побудь, не уходи… Может, он вообще уже неживой! – вдруг вскрикнула она и, едва не сбив Розу с ног, выбежала из подъезда.
Это было для Леры как гром среди ясного неба. Даже подробности от гада Таловерова были ей не нужны: все и так было ясно. Но как же она-то ничего не знала – вот что было ей совершенно непонятно!
«Вмешиваться не хотела! – с ненавистью к себе думала Лера, на бешеной скорости выезжая на Беговую. – Неудобно было лезть в его дела, благоговение… Дура, больше ничего! Теперь тебе зато удобно…»
Но и об этом она думала лишь несколько секунд – только чтобы хоть мгновение не представлять, что теперь с Митей.
«Все-таки этот сказал: со здоровьем, – обрывками вертелось у нее в голове. – Значит, наверное, не в реанимации… Почему не спросила? И почему в больнице даже не знали, кто он?!»
Лере приходилось бывать в Боткинской гораздо чаще, чем хотелось бы. Ей еще десяти не исполнилось, когда маму положили сюда впервые и Лера носила передачи, стояла под окнами… Поэтому она знала, где какое отделение находится, и сразу побежала в травматологию.
– Состояние средней тяжести, – ответила из окошка регистратуры молоденькая девочка. – Да нет, не в реанимации, женщина, не волнуйтесь. Просто ему операцию сделали, какое же может быть состояние?
Лера вспомнила, как точно так же поднималась по лестнице, шла к кабинету завотделением, когда ночью увезли маму… Вспомнила – и мысленно перекрестилась от этого неожиданно пришедшего сравнения.
Конечно, она была не первая задыхающаяся женщина, входившая в этот кабинет, и на интеллигентном лице молодого заведующего, едва она назвала себя, тут же установилось успокоительно-твердое выражение.
– Присядьте, присядьте, пожалуйста, – предложил он. – Воды дать вам?
– Не надо, – покачала головой Лера, по-прежнему стоя у двери. – Вы извините, я потом к вам зайду, а сейчас – к нему. Вы мне скажите только…
– Ничего страшного, – предупреждая ее вопрос, ответил заведующий. – По нынешним временам супругу вашему, можно сказать, повезло. Знаете, в каком состоянии людей привозят, если вот так вот, ночью на пустыре?.. Позвольте, я вас провожу до палаты, – сказал он, галантно открывая перед Лерой дверь. – Ногу мы ему сразу прооперировали, железок немножко вставили, по последним европейским технологиям, – бодро продолжал врач, идя рядом с Лерой по коридору. – Черепно-мозговой травмы, можно считать, нет, хотя сотрясение, конечно, сильное. Ребра срастутся, лицо заживет – в общем, не о чем беспокоиться!
Хорошо ему было говорить – а Лера едва на ногах держалась, войдя в палату! Ничего она уже не слышала, никого не видела – только Митю…
Он лежал на самой дальней кровати, у окна, и она могла бы его не узнать – если бы вообще могла его не узнать… Лера стремительно прошла через всю, довольно большую палату и присела на край Митиной кровати.
Глаз его почти не было видно: они заплыли черно-синими кровоподтеками. Митино лицо испещрено было ссадинами, а разбитые губы вообще едва угадывались. Лера боялась прикоснуться губами к его лицу, но ей хотелось прикоснуться – чтобы почувствовать, что оно все-таки живое.
Она взяла его руку, лежащую поверх одеяла и, приложив к своей щеке, заплакала.
Если бы Лера увидела мертвенную неподвижность в Митиных чертах, она не смогла бы заплакать – наверное, омертвела бы и сама. Но лицо его, так ужасно разбитое, было живым, и рука его была живою, и гладила ее по щеке – и Лера плакала неудержимо, всхлипывая, вздрагивая и не вытирая слез.
– Митенька… – вырывалось из ее губ сквозь беспомощные всхлипы. – Как же так, Митенька?
Вдруг она увидела, что он хочет что-то сказать – и тут же замолчала, наклонилась к нему, чтобы расслышать. Голос у него был такой хриплый и сиплый, каким она его никогда не слышала, но все, что он говорил, было понятно, и Лера даже угадала его насмешливые интонации – хотя их, конечно, невозможно было различить.
– Ревешь… подружка?.. – спросил Митя, почти не шевеля губами. – Не нрав… люсь… тебе та… кой?..
– Ох, Митька! – Лера невольно улыбнулась сквозь слезы. – Ну как тебе ответить! Хочешь, чтобы сказала: нравишься? Глазам бы моим тебя, такого, не видать!
