Энн Стюарт - Блаженство греха
Трава на кладбище была аккуратно подстрижена, гранитные плиты чистые и симметричные. Она бродила наугад, читая имена и даты погибших во всех войнах, начиная с 1850-х, умерших во времени лихорадки, скончавшихся от старости. Были тут и Пелтнеры, и Колтрейны, и Барделы, но ей никак не удавалось отыскать родителей Люка.
И снова это ощущение, что за ней наблюдают, что чей-то взгляд устремлен в спину, между лопаток. А может, и не взгляд, а дуло ружья? Она вполне могла представить Эстер Блессинг с дробовиком в руках — он прекрасно идет к ее черным злым глазам и черной злой душе. А как насчет других? Колтрейна, Пелтнера и даже Лорин? Неужели они тоже желают ей зла? Что-то странное творилось в этом городке, что-то, чему, наверно, не следовало удивляться. Город, породивший такое чудовище, как Люк Бардел, не может быть нормальным.
Она остановилась посреди кладбища и заставила себя мысленно встряхнуться. Можно, конечно, винить в этом ее психозе Люка Бардела, да только склонность к паранойе у нее присутствовала всегда. Из-за того, что не было никого, кому она могла доверять.
Рассуждая здраво, следовало признать, что у жителей Коффинз-Гроув нет причин желать ей зла. И если б она поразмыслила над этим, позволила себе непозволительную роскошь вникнуть в эти воображаемые чувства, то поняла бы, что следующий за ней взгляд не несет опасности. По крайней мере, физической.
Рэчел повела плечами — по телу забегали мурашки. Она повернулась, уже готовая сдаться и отступить, когда обнаружила то, что ускользало от нее до сих пор. Большое гранитное надгробие Джексона Бардела.
Как глупо, что она не заметила его раньше. Оно было выше остальных надгробий, с вырезанной в граните собакой. Окружали его букеты пластиковых цветов всевозможных расцветок, от пурпурного до желтого, забрызганные грязью и выгоревшие на солнце. И красноречивая кучка сигаретных окурков разного срока давности. Две разные марки. Два человека стояли над его могилой. Скорбели ли оба?
Она взглянула на глубоко выгравированные слова: «Джексон Бардел, любящий сын, опытный охотник, верный муж. Погублен в расцвете лет. 1930–1976 гг.».
Никакого упоминания о его сыне. «Погублен в расцвете лет» — это, конечно, дело рук Эстер, объявившей всему миру, что, мол, она знает: ее сына убили. Она сказала, что убьет Люка, как только представится возможность. Удивительно, что старуха ждала так долго.
Рэчел направилась к воротам и чуть не споткнулась о маленькую мраморную плиту, довольно далеко от роскошной могилы Бардела. «Мери-Джо Макдональд. 1940–1968 гг.».
Фамилия «Бардел» не была добавлена к ее имени. Но свежий букетик полевых цветов лежал рядом с мраморным надгробием, еще не увядший от жары.
Кто-то был здесь перед ней. Недавно. Кто-то, кому Мери-Джо Макдональд дорога, когда ее муж даже не посчитал нужным написать свое имя на ее могиле. Рэчел вскинула глаза, внезапно насторожившись, внимательно огляделась. Кто бы здесь ни был, кто бы ни навещал могилу Мери-Джо, а потом остался понаблюдать за ней, он уже ушел.
Вернуться бегом к машине, захлопнуть дверцу и уехать к чертовой матери из этого города. Желание возникло спонтанно, и она едва не поддалась ему, но удержалась, напомнив себе, что зашла слишком далеко, чтобы снова убегать.
Вдоль забора, там, куда не добралось лезвие косилки, сохранились небольшие островки белых полевых цветов. Не задумываясь о том, что делает, действуя исключительно под влиянием чувств, Рэчел нарвала хрупких белых цветочков и осторожно положила их рядом с другими на могилу Мери-Джо.
Она еще раз взглянула на претенциозное надгробие Джексона Бардела и горько усмехнулась. Пусть себе довольствуется пластиковыми подношениями — заслужил.
На кладбище были и другие Макдональды, предположительно родные Мери-Джо, но она лежала отдельно от них. Ее похоронили в сторонке. Из-за того, что самоубийца?
Но ведь и Джексон Бардел тоже считался самоубийцей.
Люк Бардел отнял у нее мать. Но и свою тоже потерял. По большому счету, это уже не имело значения.
Но мысль эта никак не шла из головы, пока она заводила мотор.
Люк выступил из тени густых зарослей, не торопясь, прислушиваясь к удаляющимся звукам урчащего двигателя. Машина под стать хозяйке. Белая и безликая, с автоматической коробкой передач и холодным кондиционированным нутром.
Однако представлял он ее себе не такой. Она виделась ему обнаженной, на дорогой коже. И рано или поздно так будет.
Люк и не подумал подойти к могиле Джексона Бардела. Старик остался в прошлом. Он выбросил его из своей жизни, из своих мыслей. Не думал о нем, не вспоминал. Приблизившись к могиле Мери-Джо, Люк посмотрел на белые цветы, которые оставил сам, и те, что лежали теперь с ними рядом.
Присев на корточки, дотронулся до одного букетика, перевернул. Мери-Джо была полной противоположностью Рэчел Коннери. Добрая, нежная, беспомощная и непритязательная во всем. Но что-то подсказывало ему, что Рэчел ей бы понравилась. Она заключила бы ее в свои теплые объятия, погладила по голове, нашептала бы какие-нибудь нежные слова, столь необходимые каждому ребенку.
Так Мери-Джо и делала, когда он был маленьким.
Люк посмотрел на массивное надгробие Джексона, проверяя себя, ожидая прилива ярости, которая накатывала порой в самые неожиданные минуты. Сейчас же ярость отступила, спряталась в какой-то тесный, темный уголок, куда никогда не заглядывал свет. Хорошо бы там и осталась.
Но, конечно, она никуда не делась. И Люк не мог, как ни старался, изгнать этого неистового демона убийственной ненависти. Он нес свой крест, мило улыбаясь несчастным, которые передали немалые сбережения в ловкие руки Старейшин. И тем самым становился их соучастником.
Люк хорошо знал дом Эстер — годы не смогли стереть воспоминаний. Знал, какое окно не закрывается на задвижку, какие ступеньки скрипят, сколько сиропа от кашля старуха высасывает каждый вечер, пока дымит сигаретой и смотрит телевизор в своей затхлой спальне. Старый док Карпентер всегда снабжал ее про запас, и Люк сомневался, что она изменила своим привычкам. Сильный кашель, остановить который не могли никакие лекарства, никакой кодеин, вызывали сигареты, которых она выкуривала по пачке в день. Сироп дока Карпентера вгонял ее в блаженный наркотический сон.
Он всегда испытывал злорадное удовольствие при мысли о том, что дурные привычки рано или поздно доведут старую ведьму до жутких запоров.
Интересно, чутко ли будет спать Рэчел в этом затхлом мавзолее? Услышит ли, как он откроет заднее окно? Как поднимется по лестнице? Откроет дверь?
Почувствует ли, когда он стянет с нее простыню? Интересно, в чем она спит? Лето жаркое, а Эстер не сторонница кондиционеров и открытых окон. Достанет ли Рэчел здравого смысла лечь в постель голышом?
