Наталья Штурм - Сдохни, тварь, или Любовь цвета одиночества
— Или женщину, — договорила она.
На следующий день она поехала со мной в институт, а вечером на репетицию в театр. Сидела на последнем ряду, наблюдая за работой, и ждала, ждала, как преданный любовник.
Так продолжалось три дня.
— Тебе не лень таскаться со мною на репетиции? — спросила я ее на четвертый день.
— Если я тебе мешаю, то могу остаться дома. И приготовить ужин, — угодливо предложила «испанка».
На другой день я вернулась домой поздно, уставшая и взвинченная. В прихожей меня ожидал сюрприз. Вместо замызганного, свалявшегося, как старый лев, ковролина, было выстелено ядовито-зеленое покрытие с жестким искусственным ворсом.
— Что это такое?! — изумилась я, наступив на спортивный настил.
— Тебе нравится? — обрадовалась «испанка». — Это я сегодня на стадионе кусок отрезала и сюда притащила. Тебя же раздражало чернильное пятно, я так и не сумела его оттереть. Вырезала весь ковролин в прихожей и заменила на этот. Он не сотрется, износостойкий. Тебе правда нравится?
— Изобретательно… — Я потрогала рукой жесткий ворс. — Теперь лучше босиком не ходить. Можно ноги до коленей стереть…
На следующий день я решила поговорить с ней.
— Мне надо домой, к маме. Я еще никогда не жила одна, — снова попыталась я объяснить «испанке», что пора расходиться.
Я лежала в ванне и рукой прибивала вздыбленную пену.
— Учись жить одна. В жизни это пригодится. Тебе особенно, — она сидела на краю ванны, опустив руку в пену.
— Почему это? Я не собираюсь жить одна. Выйду замуж, будет семья, дети, как положено.
«Испанка» поймала мою ногу под пеной и потянула на себя. Я с головой ушла под воду.
— Ты чего делаешь?! — отплевываясь от пены, завопила я.
— Играю с тобой… А замуж ты, если выйдешь, то быстро разведешься. Потому что так, как я тебя, никто не будет любить. Ты всегда будешь узнавать любовь в разных людях, но потом горько раскаиваться, выдавая желаемое за действительное. Но главной твоей бедой навсегда будет то, что ты пропустила меня в своей жизни.
— Ты ненормальная. — Я вылезла из ванны и побыстрее закуталась в полотенце. — Ты кто? Я тебя едва знаю. Не фантазируй!
— Можно я буду звать тебя «слоник»? — спросила она, игнорируя мои эмоции.
— Я так плохо выгляжу?
— Нет. Просто так. Без объяснений.
Вечером мы пили индийский чай со слоном и закусывали конфетами «Белочка».
Я репетировала пьесу «Трехгрошовая опера». У меня была роль Селии Пичем.
«Испанка» подавала реплики за других персонажей. Кстати, очень удачно. Мы смеялись, потому что получалось, как в театре Кабуки. Только наоборот. Там все роли исполняют мужчины, а здесь женщины.
«Испанка» была и моим мужем, и моей дочерью.
Пичем. Стало быть, все очень просто. Ты выходишь замуж. Что люди делают, когда выходят замуж? Разводятся, не правда ли?
Полли. Но я же его люблю, зачем же думать о разводе? Мама, если ты когда-нибудь любила…
Госпожа Пичем. Любила!.. Все же так делают, Полли!
«Испанка» тянула с ответом Полли.
— Слушай, а что если ты от себя добавишь? Скажи так: «Любила? Неоднократно!» Это будет смешнее.
— Любила? Неоднократно! — абсолютно серьезно ответила Селия Пичем моим голосом.
В дверь позвонили.
Я раздосадованно отложила пьесу и пошла открывать. Наверняка очередная балетная труппа решила развеяться после тяжелого спектакля. Лучше открыть, пока через балкон не полезли.
— Кто? — спросила я из-за двери.
— Здравствуйте! — раздался сочный мужской голос. — Извините, Мария у вас?
— Нет. Здесь такие не живут.
Я вернулась в гостиную и снова взяла в руки пьесу.
— Марию какую-то ищут…
— Это я, — отозвалась «испанка».
Я посмотрела на нее, как в первый раз.
— Тебя зовут Мария?
«Испанка» равнодушно пожала плечами.
— Это за тобой? — спросила я.
Она промолчала.
В дверь снова позвонили.
— Иди, если это к тебе, — решительно указала я ей на дверь.
— Не пойду. Зачем.
Она была очень странная.
В дверь нетерпеливо позвонили подряд два раза.
— Кто этот мужчина? — вопросов было больше, чем ответов.
— Наверно, мой муж, — отозвалась «испанка».
Я пошла открывать дверь.
На пороге стоял немолодой плотный мужчина в костюме, с портфелем и в массивных очках в роговой оправе. Он уставился на меня тревожными глазами, что-то пробурчал и без приглашения устремился внутрь квартиры.
— Проходите… — запоздало промямлила я ему в спину от растерянности.
Он сразу прошел в гостиную, не задерживаясь в прихожей.
— Здравствуй, Мария! Очень рад тебя видеть, — ровным голосом сообщил он, остановившись в дверях.
«Испанка» Мария молчала и тупо смотрела в чашку с чаем.
— Дорогая, мне стоило большого труда найти тебя. Нельзя так поступать с теми, кто любит тебя и заботится о тебе. Я очень волновался. Не знал, что с тобой. Ты забыла взять «Аминазин». Я очень волновался… Но теперь я вижу, что с тобой все в порядке, и мы поедем домой, где тебя все ждут.
Мужчина говорил с Марией очень странно. Явно придавая какой-то особый смысл «силе слова». Каждой фразой он подчеркивал исключительность Марии и важность для семьи и общества, при этом четко обозначал цели и жизненные планы.
И что такое «Аминазин»? Он с анальгином перепутал?
Мария молчала.
— Детка, нам через три дня улетать в Мадрид. Надеюсь, ты не подведешь меня и скоро мы окажемся в нашем уютном гнездышке.
Мария начала молча складывать фантики из-под конфет в геометрические фигуры. Отчеркивала ногтем ровные края, подробно и педантично. Потом снова развертывала фантики и начинала рвать на кусочки по линиям сгиба. Казалось, этот процесс целиком поглотил ее внимание. Крупные куски она разрывала на мелкие частички, пока фантики не превратились в разноцветное конфетти.
Удовлетворенная работой, Мария сгребла ворох нарванных кусочков и подбросила над головой. Посыпался пестрый дождик.
Она засмеялась, подставив лицо подающему дождю.
Я первый раз видела ее смеющейся.
— Ну, началось, — почему-то встревожился мужчина. — Скажите ей, пожалуйста… Как вас зовут? Ей нужно домой. Помогите мне объяснить, что у нее есть дом.
— Мария! — назвала я ее официально. — Тебе пора домой. Я тоже уезжаю.
Лицо «испанки» изменилось в одну секунду. Ее губы побелели, глаза стали из черных зелеными, тонкие пальцы рук сплелись, и она начала яростно выламывать их в другую строну. Она дышала часто-часто, и казалось, сейчас взорвется от отчаяния.
