Маша Царева - Блондинка и брюнетка в поисках приключений
Настасья беспомощно всхлипнула.
– Но хорошо, что хотя бы после смерти влюбленные снова воссоединились, – закончил МакДоннел.
– Что вы имеете в виду?
– Он появляется не один. При нем всегда поднос, на котором лежит отрубленная голова Хелен… А как зловеще она смеется! Когда я в первый раз это увидел, думал, что моя кровь остановится, застынув в жилах. Я месяц не разговаривал, не мог прийти в себя, а потом еще полгода заикался.
Настасья бросила на меня короткий умоляющий взгляд.
– Скажите, а сюда реально вызвать такси? – хором спросили мы.
* * *– Это ты во всем виновата! – в сотый, наверное, раз сказала Настасья. – Ты знала, какая я легкомысленная, но не попыталась меня отговорить!
Мы лежали рядом на двуспальной кровати с балдахином. Не знаю, сколько лет не стиралась парчовая выцветшая ткань, свисающая с деревянных опор кровати. От нее пахло затхлостью, сыростью и пылью.
Логика Настасьи казалась мне несправедливой. Но спорить с ней я не решалась. С тех пор как МакДоннел сказал, что до утра уехать никак не получится, она впала в предгрозовое состояние, которое вот-вот должно было обернуться ливнем отчаянных слез.
– Да ладно тебе, – я погладила ее по плечу. От моего прикосновения Настасья вздрогнула, – подумаешь, поспать пару часиков в этой халупе. Ты сама не заметишь, как время пролетит. Вот МакДоннел живет здесь всю жизнь, и ничего!
– Это потому, что привидение давно с ним знакомо, – упрямо возразила Настасья, – ты что, никогда фильмов ужасов не смотрела? Не знаешь, как это обычно бывает? Компания бодрящейся молодежи приезжает в замок, где обитает мрачный старикан. И в итоге старикан до конца кино жив-здоров, а вот молодых по очереди мочат всякие монстры.
– Прекрати забивать голову глупостями, – зевнула я, – если тебе хочется подумать об искусстве кинематографии, то могу рассказать тебе сюжет одного потрясающего порнофильма…
– Я не собираюсь выслушивать твои пошлые истории! – Настасья была раздражена до предела.
А я, как ни странно, наоборот, успокоилась. Ночь была безветренной, теплой и относительно тихой. Если бы за окнами бушевала гроза, завывали бы стылые ветра или, например, совы начали бы зловещую гулкую перекличку, то мне тоже стало бы не по себе. Но было сложно поверить, что в такую чудесную тонко пахнущую садовыми цветами ночь могут с самыми недобрыми намерениями вмешаться сверхъестественные силы.
А вот на мою подругу умиротворенная тишина действовала иначе – мягко говоря, раздражающе. Ей почему-то казалось, что в заброшенной спальне пахнет как в склепе (хотя, если честно, я сомневаюсь, что Настасья хоть раз была в настоящем склепе, скорее всего, ее знания о погребальных комнатах базируются в лучшем случае на романах Брэма Стокера).
– Ты что, не чувствуешь, здесь пахнет ладаном! Ладаном, как в церкви!
– Не ладаном, а свечным воском, – поправила я. В комнате и правда пахло только что затушенными свечами. Я нашла этому логичное объяснение: просто электричество было лишь на обжитой половине замка, – наверняка свечи жгла служанка МакДоннела. Надо же ей было как-то постелить нам свежее белье.
– Ага, тогда почему нам вручили не свечи, а электрический фонарик, – Настя судорожно сжала в кулаке ни в чем не повинный электрический прибор, – не нравится мне все это, ох как не нравится… Да еще этот МакДоннел! Крайне подозрительный тип!
– Он-то в чем виноват? – хихикнула я. – По-моему, обычный рано постаревший жадноватый мужичонка. Который ненавидит весь мир только за то, что ему не очень хорошо живется.
– Ты что, не заметила, как он на меня смотрел? – прошипела Настасья.
Я сочувственно похлопала ее по плечу.
– Тебе всегда кажется, что мужчины смотрят на тебя по-особенному. Помнишь, как из-за тебя чуть не уволили официанта в «Эль Гаучо»? Ты раскричалась, что он смотрит тебе в декольте, а бедолага всего лишь пытался налить нам вина. Он не виноват, что как раз в тот момент, когда он наклонился к тебе с графином, ты выпятила свои буфера!
– Это не считается, – стушевалась Настасья.
– Ага, а тот случай в салоне красоты? Ты утверждала, что стилист ущипнул тебя за задницу, а он вообще оказался голубым. Ему просто хотелось посмотреть, как скроены твои штаны!
– Но все равно МакДоннел глаз с меня не спускал, – повторила Настасья, упрямо и мрачно, – и мы с ним в этой развалюхе, почти наедине.
– Не наедине! – расхохоталась я. – Во-первых, здесь имеется служанка…
– Ага, старая глухая карга! – перебила Настя.
– … а во-вторых, привидение, – невозмутимо продолжила я, – и вообще, нам что, поговорить больше не о чем? Например, имеется одна животрепещущая тема. Моя влюбленность.
– Это еще более нереально, чем привидение, – глухо хихикнула Настасья, – я подумала и решила, что не влюбленность это вовсе, а гормоны. Ты переспишь с ним и забудешь о том, кто это такой.
– Почему ты в меня не веришь? Ты что, думаешь, что я всю жизнь так и буду скакать из кровати в кровать? – возмутилась я.
– Вообще-то, – Настя нахмурилась, – вообще-то, думаю, что да.
Некоторое время мы лежали молча. Я бессмысленно таращилась в потолок, который невозможно было разглядеть в вязкой темноте. Настя тихо сопела. В ее дыхании не было ничего умиротворенного. То было дыхание настороженного человека, а не того, кто пытается мирно уснуть.
А потом началось.
– Я слышала, что мертвые выходят из своих могил не в полночь, как принято считать, а как раз перед самым рассветом, – глухо сказала Настасья.
Я пнула ее локтем в бок. Тихо ойкнув, она на какое-то время заткнулась, и я решила, что в следующий раз не стесняясь залеплю ей хорошую оплеуху.
Долго ждать мне не пришлось. Помолчав минут десять, Настасья вдруг тоненько пропищала:
– Ты слышала?
– Убью! – пригрозила я. – Спи!
– Нет, правда!.. Только не говори мне, что не слышала, а то я сойду с ума… Такой противненький скрип…
Я не удостоила ее ответом. Закрыла глаза и представила себе, что Валерий сделает со мною, когда мы вернемся в Эдинбург и я отправлю Настасью снимать стресс магазинотерапией, а сама помчусь к нему на свидание. Незаметно стяну из необъятного баула Настасьи ее атласный светло-голубой лифчик с черными кружавчиками, с ног до головы обольюсь ее духами «Ангел»… Я посмотрю на него свежими глазами, и может быть, щемящая нежность рассеется, как наваждение.
И в тот момент, когда я прикидывала, стоит ли мне надеть свои единственные туфли на каблуках (аргумент за: вместе с туфлями образ роковой женщины можно будет считать завершенным; аргумент против: я все равно не умею ходить на каблуках больше пятнадцати минут) – в тот момент я и услышала странный звук.
