Клетка бесприютности - Саша Мельцер
Она сделала глоток какао. Закрыла глаза. Я тоже замер, боясь, что сейчас она начнет кричать, нападать с болезненными обвинениями, что бросит. Хотя втайне надеялся, что бросит – построит счастливую жизнь с кем-то другим, с кем-то, кто будет тем самым, подходящим. Кем-то, кто будет не мной.
– Почему не сказал раньше? – прошептала она, не открывая глаз.
– Знал, что не подпишу, если начнешь отговаривать, – я крепче сжал ее руку, а потом выпустил. – Я подонок, знаю. Но не могу иначе, милая, не могу. Сын…
– А как же Вадик? – перебила Лу. – Куда ты его? С собой?
– С родителями останется. Буду их обеспечивать, там выплаты позволят…
Я в два глотка выпил почти полкружки латте. Лу не шевелилась, только по щеке покатилась прозрачная слеза, капнувшая с подбородка ей на руки. Я пялился на свои ладони, не в силах смотреть на нее. Обстановка покачнулась маятником, все вокруг посерело, и я в этой серости был главным виновником.
– Три года… – сипло произнесла она, давясь слезами. – Это маленькая толика от целой жизни. Ты будешь звонить?
Наверное, я что-то расслышал неправильно: здесь должно было быть то, что она бросает меня, проклинает, отправляет на Таймыр и желает там провалиться. Но Лу выглядела серьезной и собранной, пусть и плачущей. Она сама нашла мою руку, которой я отпустил ее пальцы, и крепко сжала.
– Конечно, но не часто, – с комом в горле пообещал я. – Ты…
– Буду ждать, – ответила она на немой вопрос, словно прочитав мысли. – Конечно, как может быть по-другому.
Мягко погладив ее по руке, я провел вдоль безымянного пальца правой ладони вздохнув. Надеть на нее кольцо я так и не успел. Кто знает, как все было бы тогда?
– Не успели…
– Мелочи. Для того, чтобы быть только с тобой, мне не нужно кольцо.
Мы сидели друг напротив друга. Она плакала, я молчал. Все слова были лишней, бездушной мишурой. Я уезжал только через две недели, но Лу начала прощаться со мной сейчас.
***
Поезд Москва – Красноярск уходил с Ярославского вокзала. Дома я попрощался с Вадиком, соврав, что уезжаю на неделю и обязательно вернусь. Он не плакал – сказал, что будет ждать, обнял крепко, пожелал счастливой дороги. Детство – хорошая, доверчивая пора, когда неинтересно, что будет дальше, не интересно, куда едет обманщик-отец. Сын вручил мне с собой амулетик – небольшой талисман на кожаном шнурке, который выиграл в каком-то детском автомате в супермаркете.
Мать простилась сдержанными объятиями. Пьяный отец не вышел из спальни.
У меня с собой была дорожная сумка, набитая под завязку теплыми вещами, рюкзак с продуктами и документами. Дорога до Красноярска занимала почти четыре дня, а дальше – по Енисею до Таймыра. Дойдя до метро, я в последний раз спустился до Чертановской, прощаясь с каждой ступенькой и стеночкой, с поездами и терминалами. Я вернусь через три года. Вернусь ли?
Поезд трясся, сумка, стоявшая в ногах, собрала всю пыль с пола в поезде. Доехал до Серпуховской, пересел на Кольцевую и дальше до площади трех вокзалов. Выходить из метро не хотелось, и я пытался отсрочить неизбежное, когда топтался в дверях, покупал втридорога ненужную мне воду, слишком долго искал вход в Ярославский.
Мы с Лу условились, что она не будет меня провожать. Сама сказала – не сдержится, не сможет проститься, и я боялся, что тоже не сяду в поезд, если ее увижу. Механический женский голос объявлял посадки, отправления и прибытия поездов. Я взглядом искал табло, пытаясь сориентироваться, куда нужно идти.
– Игорь!
Я замер, чуть не уронив с плеч рюкзак. Голос Лу был громче любых механических женщин, стука колес и людского гвалта. Резко обернувшись, я еле успел поймать ее на руки – с такой скоростью она бежала, кинувшись мне на шею, крепко обнимая.
– Ты почему здесь? Мы договорились…
– Я знаю, знаю, мы вчера попрощались, но я не смогла… – прошептала она, уткнувшись мне в шею. – Пожалуйста, не уезжай. Ты можешь, знаю, можешь не уезжать…
Стиснув ее в объятиях, я поцеловал ее в макушку.
– Не могу, милая, ты же знаешь… Все знаешь, любимая. Я подписал контракт.
Она даже не всхлипнула, но я почувствовал, как задрожала. Крепко прижималась ко мне, и я не отпускал ее, пока равнодушно на весь вокзал не прозвучало, что поезд Москва – Красноярск отправляется с третьего пути через пятнадцать минут.
– Надо идти, – шепнул я, с силой ее отстранив. – Езжай домой, умоляю.
Еле шевеля губами, она произнесла:
– Я провожу.
Подхватив упавшую на пол сумку, я свободной рукой обнял Лукерью. Мы шли медленно, и я боялся, что опоздаем и придется прыгать в поезд в последний момент. Лу с трудом переставляла ноги.
– Не буду плакать, – тихо пообещала, – тебе не лучше.
Внутри свербило, скребли кошки, царапая всю душу, издирая в мелкие клочья. Мы дошли до третьего пути, остановились у нужного пятого вагона, и я достал паспорт с вложенным в него билетом. Лу вытянулась, замерла, старалась унять дрожь, но у нее получалось плохо – кончики пальцев все равно подрагивали. Проводница – улыбчивая женщина лет сорока, в легкой рубашке с нашивкой РЖД – проверила документы и вернула билет.
– Четвертое купе, четырнадцатое место. Отправление через семь минут.
Лу осталась на перроне, я забросил вещи на полку и снова вышел. Мы обнимались молча, пока мысленный секундомер отсчитывал оставшееся нам время. Лу крепко сжимала мою футболку на спине, плечо промокло от слез, но я старался не смотреть на нее. Гладил по волосам, шептал какую-то чушь на ухо и сам в нее не верил.
Проводница велела заходить в вагон. Я еле отцепил от себя Лу – пальцы ее точно не слушались, невозможно ведь так крепко сжимать ткань футболки, почти до треска.
– Я позвоню, – пообещал я. – Езжай домой, позвоню.
Она стояла. Выпустила футболку, махнула на прощание и слезы вытерла, но продолжала стоять. Зайдя в поезд и устроившись на нижней полке, я приоткрыл окно. Проводница выгнала провожающих из вагона. Попутчики – семейная пара с ребенком – уже суетились и начинали стелиться. Я не отводил взгляда от Лу.
Поезд, медленно дребезжа колесами, начал движение, увозя
