Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ) - Светлана Тимина
Собственно говоря, всему спектру эмоций поддалась только госпожа Беляева; Станислав по прозвищу Белый с самого первого дня как будто замкнулся в себе, черты волевого и жестокого лица еще больше ожесточились. Он как будто точно знал, что слезы и истерики не помогут. Благосклонно позволил супруге не сдерживать себя и свое горе.
Позвонил сыну. До классического примирения было еще далеко, но Беляев сделал единственно верный выбор.
Леди Ди. Он когда-то лично вырвал свою супругу, подающую надежды актрису, из клоаки бизнеса, что мало отличался от эскорта. Только вкус победы был горьким. Долго не мог забыть, как ее подкладывали под влиятельных покровителей, и неосознанно мстил за эскортное прошлое. Думал, рождение детей немного исправит эту ситуацию… но нет. Гордость не желала мириться. Оттого он день изо дня вынимал душу Дианы и держал ее в черном теле. Оттого поднимал на нее руку в порыве гнева. В моменты раскаяния целовал ей руки и делал над собой усилия на определенный промежуток времени, зная, что все повторится снова. И конца-края этому нет.
Происшествие на свадьбе как будто перевернуло все его мировоззрение на сто восемьдесят градусов. Удар, сотрясший обоих. В тот момент в бессилии, не зная, чем помочь своей дочери и проклиная себя за это бездействие, Слава как будто заново посмотрел на прошлое своей жены. Совершенно другими глазами.
То ли психика так решила сберечь его от сумасшествия, то ли снизошло озарение — он и сам не знал. Параллельно с масштабными планами поиска дочери и планирования возмездия тому, кто посмел с ней это сделать, Станислав нашел в себе силы впервые искренне попросить прощения у жены.
— Я пойду к психологу… вместе пойдем… — задыхаясь от нежности и раскаяния, Беляев обнимал вздрагивающие плечи жены, снимая губами соль ее слез. — Я найду нашу дочь, и клянусь, зарою живьем каждого, кто был к этому причастен. Я никогда больше тебя не трону, мы забыли, что одна семья… Что должны любить друг друга и поддерживать.
— Я всегда была твоей опорой и поддержкой, — всхлипывая и ничего не замечая, отстраненно проговорила Диана, — Я всегда надеялась, что ты сможешь уберечь Юлю… Ты не смог.
— Когда я верну нашу дочь, нас уже не коснется никакая беда. Клянусь тебе. Я еду прочесывать периметры и надеюсь, что разыщу ее. Вова будет рядом. Теперь мы семья. Это горе сблизит нас…
Диана выбралась из его объятий. Подошла к столу, без цели перекладывая поздравительные открытки и бумаги.
Сердце Беляева готово было разорваться. Он и сам не понимал, почему остался стоять, глядя в неестественно напряженную спину Дианы. Понимал, что сейчас не лучшее время оставить ее наедине. И пусть дела не ждут, вроде как напали на след, хлипкий, но все же зацепка — не торопился. Искал слова, которые пробьют лед ее сердца. Тот самый лед, в который он самолично заковал свою жену.
Диана открыла одну из поздравительных открыток. Заиграл марш Мендельсона. Горько усмехнувшись, она отложила ее в сторону, достала конверт от элитного свадебного салона, медленно раскрыла.
— Дианочка, тебе следует лечь отдохнуть. Ты не спишь вторую ночь…
— А я не понимаю, как ты сам можешь спать, — жертва его домашней тирании в одночасье стала обвинителем. — Ты не допускаешь меня до поисков. Я бы глаз не сомкнула. Я бы…
Она замолчала на полуслове, вчитываясь в документ. Станислав проглотил скупую слезу. Он всерьез начал остерегаться, что это горе пошатнет ее рассудок. Вот и сейчас, Диана пыталась убежать от реальности, вчитываясь в документ. Что там? Краткие паспорта каратности… Гарантия… что она могла там найти столь увлекательного?
— Я люблю тебя, — он не говорил этих слов, наверное, больше двадцати лет.
И словно чудо произошло. Сжимая дрожащими руками лист плотной мелованной бумаги, Диана встала и повернулась к нему.
— Свят, ты же… мы не прочитали это сопроводительное письмо до конца в предсвадебных хлопотах. Смотри…
— Ди, это продавец свадебного платья. Ты устала…
— Смотри… Третий пункт, смотри же! — слезы брызнули из ее глаз снова, но в этот раз на губах появилась улыбка — и совсем не безумная.
Беляев осторожно забрал письмо из ее дрожащих рук. Жена кивнула в нетерпении.
Он прочитал этот третий пункт дважды. Первый раз смысл просто не отразился в его уставшем мозгу, замученном бессонницей и стрессом.
— Да это же… — на лбу выступила испарина, а внутри поднялась волна надежды и радости. — Я сам должен был догадаться! Платье стоит большую сумму денег. Настоящие бриллианты. Они не могли не соблюсти меры предосторожности помимо страховки, и…
— И по линии молнии идет вшитая лента с датчиками отслеживания местоположения. Его можно было отключить в специальном приложении, но мы так этого и не сделали… Мы даже не прочитали сопроводительное письмо в этой горячке…
— Если это платье до сих пор там, где ее держат… — голос Беляева дрогнул, — это же…
— Дай бог, чтобы это было так! Они не могли продать такое платье так быстро, выбросить, я думаю, тоже. Даже если это произошло, маршрут его передвижения можно отследить за все это время, и… и мы будем точно знать, где Юля?!
— Дианочка! — она даже вскрикнула, когда супруг впервые за много лет с жаром обнял ее и поднял над полом, закружив. — Я привезу нашу дочь уже сегодня! Любимая моя!
Скрипа открываемой двери никто не услышал.
— Я думал, вы опять ругаетесь, — сдвинул брови Владимир, вернувшийся с пробежки. — Вы что, нашли мою сестру?
Беляев не ответил. Шмыгнул носом, сделал приглашающий жест сыну. Не веря до конца увиденному и как будто ожидая подвоха, Вова подошел к родителям.
Станислав свободной рукой прижал его к своей груди и поцеловал в лоб…
Юля
Я открыла глаза и впервые за последние несколько дней не сощурилась от мерзкого и равнодушного света галогеновых лампочек. В окно светило солнце.
Где-то вдалеке раздавались гулкие раскаты грома. И на фоне черной полосы наступающего неба солнечный свет показался мне до нельзя ярким. Как будто символичным, что ли — на фоне туч я радовалась золотым лучам. И гроза не пугала. Возможно, она пройдет стороной, а если нет — в моей жизни состоялся переворот такого масштаба, что погодные условия были самым малым из всего, что должно было меня как-то встревожить.
Я долго смотрела в окно. Стихия как будто завораживала, призывала к себе — но ни единой мысли о побеге у меня не возникло. Я просто смотрела, как чернота постепенно подбирается, выхватывая все большую площадь голубого
