Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
Молчу. Просто жду, когда же весь этот ужас закончится. И молюсь, впервые в жизни молюсь от всего своего сердца, от всей души, взывая к Богу и прося для себя лишь человеческого отношения. Мне многого не надо, просто снова стать невидимкой среди этой жестокой толпы.
Пожалуйста, умоляю!
Но мои молитвы, очевидно, затерялись и не дошли до адресата, потому что ничего не прекратилось. Всё тот же закуток тёмного школьного коридора без камер, злобный голос Марты и довольный рокот её прихлебателей. Им весело. Они рады быть полезными. А то, что человека унизили за просто так? Так это ничего.
Я ведь всего лишь Крыса…
— Нажаловалась, гадина? Нам из-за тебя весь вечер вчера родители мозги сношали. И мы за это, ух, какие злые теперь! Но, знаешь, меня спросили, почему мы тебя травим, убогая. Хочешь знать ответ? Мы тебя травим, потому что хотим травить. Как таракана, понимаешь? И уже неважно, чем именно ты нас раздражаешь. Просто знай — мы превратим твою жизнь в Ад. И никто не спасёт тебя. Никто! Потому что ты — пустое место, а мы — дети сильных мира сего. Теперь ты наша игрушка, девочка для битья. Крыса, которую для забавы мы будем ежедневно кормить отравленным сыром.
— Пока ты не сдохнешь, тварь, ибо тебе тут не место! — прошипела Регина, наконец-то убирая ногу с моих пальцев.
Дьявольский, злорадный смех резанул барабанные перепонки. Сердце в груди остановилось и впало в какой-то коматоз. Лёгкие с жалобным стоном качали воздух, не справляясь с запредельной дозой адреналина, выброшенной в кровь.
Но я лишь села на корточки и, как это ни парадоксально, выдохнула от облегчения.
Что ж…
В моей жизни было кое-что похуже ненависти этой безразличной мне толпы. Я пережила тот кошмар наяву, справлюсь и сейчас.
Встала, отряхнулась и пошла в туалет замывать кровь с колен и стирать с лица следы ненавистных слёз. Я не знаю как, но я должна на суперклей приклеить к своему лицу маску абсолютной отчуждённости.
Им нужны мои эмоции? Они их не получат!
Но уже в конце учебного дня, стоя в гардеробной, я вновь чуть не расплакалась навзрыд и только нечеловеческими усилиями смогла справиться с тем безумным шквалом отрицательных и разрушительных эмоций, который буквально стёр с лица земли мои отстроенные с нуля защитные стены.
И всё потому, что на моей ветровке кто-то алой краской вывел одно-единственное, но уже набившее мне оскомину, слово:
«Крыса».
И, может быть, всё не было бы так страшно, но на улице сегодня испортилась погода — всего плюс тринадцать, ветрено и дождливо. Но лучше так, идти под холодными каплями промокшей кошкой, чем надеть на себя испорченную ветровку и всему городу показать, что меня унижают, а я ничего не могу с этим поделать.
Ничего!
Только перебирать конечностями по мокрой брусчатке и сражаться с собственными слезами, потому что против толпы я никто — всего лишь маленькая букашка, которая совершенно не понимает, за что её так ненавидят.
И, возможно, мне было бы суждено окончательно околеть, простудиться и приказать долго жить, если бы уже за первым поворотом от школьного двора меня не настиг шум автомобильного клаксона, а через мгновения рядом со мной не притормозила блестящая, покрытая каплями дождя иномарка.
Стекло со стороны водителя опустилось и мужской, пробирающий до самых костей, голос приказал бы мне строго:
— Садись.
— Но…
— Живо!
Глава 21 — Подсластитель
Вероника
— Нет! — рублю почти безапелляционно. Почему почти? Потому что голос до сих пор предательски дрожит от обиды на весь этот несправедливый мир.
— Не сядешь на счёт три, Истома, и я, клянусь, что силком запихаю тебя в тачку — форменно рычит Басов, но что мне его запугивание после сегодняшнего перформанса от Максимовской? Что слону дробина.
Вот вообще — п-ф-ф!
— Нет!
— Раз! — угрожающе тянет он, но я только ёжусь под порывами ветра и упорно шагаю дальше, на ходу бросая резонное замечание.
— Тебе даже нет восемнадцати, Ярослав. Рановато ещё садиться за руль и других возить.
— Я польщён, что ты знаешь мой точный возраст, но…
— Никаких «но». Ты — злостный нарушитель, — рублю и иду дальше, гордо задирая нос выше, надеясь уже через пару десятков метров свернуть во двор и заплутать по непроезжей части от этого наглеца.
— Два! — напрочь игнорируя мои слова, выговаривает Басов.
— Мажорам законы не писаны, да? — челюсть начинает сводить от холода, а зубы жалобно, нет-нет, да отстукивают друг об друга.
— Да, — тут же соглашается парень и самодовольная улыбка озаряет его лицо, но тут же гаснет, а взгляд темнеет, как грозовое небо.
И он припечатывает.
— Три!
Басов резко притормаживает, а я срываюсь с места, чувствуя, как сердце застревает где-то в горле, да там и задыхается раненой пичужкой. Вот только не успеваю я даже как следует ускориться, как уже через мгновение меня дёргают на себя сильные руки и стискиваю в своих горячих, пропахших жасмином и деревом объятиях. Прижимают к колотящемуся сердцу, заставляя и моё собственное биться с ним на одной волне.
Бам-бам-бам!
— Иди сюда…
Разворачивает резко, и мы сталкиваемся грудными клетками. Его — горячая как раскалённая сковорода. Моя — мокрая и продрогшая ветошь. И рыдать хочется оттого, что из горла рвётся стон удовольствия.
Это всё он, чёрт раздери этого парня!
Но я, вместо того чтобы оттолкнуть его, лишь замираю, позволяя себе всего на секунду раствориться в этом мгновении, под холодными каплями дождя и крике чаек где-то на периферии нашего сознания.
— Отпусти, — шепчу, но сама же не чувствую уверенности и настойчивости в том, чего требую. Что же говорить про этого наглого парня, который слово «нет» встречал, очевидно, только в толковых словарях.
— Руки не слушаются, Истома, — в его голосе слышится веселье, а в следующее мгновение я тихо вскрикиваю и как клещ вцепляюсь в сильные, мускулистые плечи.
Носочки отрываются от земли, потому что Басов просто приподнимается меня над землёй и несёт к своей блестящей машине, а потом молча запихивает внутрь прогретого и пахнущего мятной жвачкой, салона.
— Жалуйся, — наконец-то парень занимает своё место и въедливо смотрит в мои глаза, которые я отвожу, так как не хочу, чтобы он видел мою боль.
— Я из Красноярского края, у нас там всё, знаешь ли, в плюс тринадцать под дождём гуляют.
