Падший враг - Л. Дж. Шэн
Арсен теснит меня. Я не знаю, делает ли он это намеренно, или он просто слишком физически импозантен для этой обувной коробки. Тем не менее, он стоит достаточно близко, чтобы я могла почувствовать запах его лосьона после бритья, запаха мяты в его дыхании, средства для волос, которое делает его гладким и блестящим, как титан.
— Тебе нужно уйти, — решительно говорит он.
— Ты сам попросил меня прийти сюда. — Я скрещиваю руки, намеренно притворяясь тупицей.
— Хорошая попытка, деревенщина. — Он стряхивает невидимую грязь со своего кашемирового свитера, как будто его присутствие здесь грязно. — Ты уволена, это вступает в силу немедленно. Ты получишь компенсацию за твое…
— Ты не режиссер и не продюсер. — Я вскрикнула, гнев поднялся в моей груди. — Ты не можешь этого сделать.
— Я могу и делаю.
Я выставила ладони вперед, толкая его. Он не шевелится. Просто смотрит на меня со скучающей жалостью на лице.
Боже. Я физически прикоснулась к нему. Это ведь не нападение? Я родом из места, где пощечина в лицо, в правильном контексте, понятна, даже оправдана. Жители Нью-Йорка, однако, придерживаются других правил.
Но Арсен не выглядит так, будто ему грозит потеря сознания или вызов полиции. Он вытирает ворсинки там, где только что были мои руки.
— Позволь напомнить тебе, миссис Эшкрофт, что Калипсо-холл принадлежит мне. Я могу сказать, кто останется, а кто уйдет.
— Могу я напомнить тебе, мистер Корбин, что меня нанял твой директор Лукас Мортон. Мы подписали контракт. Я не сделала ничего плохого. Премьера спектакля состоится через две недели. Актриса второго плана еще даже не выучила всю пьесу. Ты не сможешь вовремя найти достаточную замену.
— Всех можно заменить.
— Это так? — Я выгибаю бровь, зная, что мы оба думаем об одних и тех же людях. Люди, которые оставили вопиющие дыры в наших сердцах.
— Да. — Его ноздри раздуваются. — Каждого.
Я не могу потерять эту работу. По слишком многим причинам.
— Но не Нину. — Мой голос падает, когда я встречаюсь с ним взглядом. — Нина — действие, которое бывает раз в жизни. Я знаю, что ты, вероятно, не читал «Чайку»…
— Влюбленная, невежественная деревенская девушка, отчаянно пытающаяся стать частью мира, которому она не принадлежит? — спокойно спрашивает он, его голос сухой, как пустыня Сахара.
Ну, тогда, я полагаю, он действительно читал это.
Он хватается за мой подбородок и закрывает мне рот таким мягким движением, что я не могу до конца поверить, что он действительно прикоснулся ко мне.
— Не смотри так удивленно, деревенщина. Моя бывшая школа-интернат — неофициальная кормушка Гарварда и Йельского университета. Я выучил их все. Англичане, русские, греки. Даже те немногие американцы, которым удалось проникнуть в мировую известную литературу.
Я почти забыла, какой он ужасный. Снисходительный, покровительственный и, что хуже всего, - радующийся этому. Потом я вспомнила последнее, что он сказал мне, когда мы были в морге. О том, что я была золотоискательницей, которая, вероятно, была рада избавиться от своего богатого мужа.
Я решила использовать его пресыщенность против него.
— Отлично. — Я отбиваю его руку. — Уволь меня. Посмотрим, как это у тебя получится.
Он бросает на меня быстрый взгляд, пытаясь читать между строк.
— Хорошо, позволь мне объяснить это для тебя, если твой большой старый мозг не может понять это. — Я сделала свой самый сильный акцент, ударив себя в грудь пальцем. — Эта деревенская девушка побежит в ближайший таблоид и продаст свою историю. Ты не знаешь актрис? Мы ищем славы, мистер Корбин. А что однажды сказал Энди Уорхол? Плохой рекламы не бывает. — Я подмигиваю ему. — Кроме того, моя история вписывается в современный культурный нарратив как перчатка к руке. Богатый белый мужчина-миллиардер преследует беспомощную вдову, просто пытаясь выжить в жестоком «Большом яблоке». — Я сжимаю ладони вместе, глядя в небо. — Подумай об этом. Наша история такая сочная. Языки будут болтать месяцами! Мой любящий муж пойман с твоей невестой с поличным во время романтического отпуска в Париже. Держу пари, никто из нас не сможет выйти из квартиры, не попавшись на глаза фотографам!
Я абсолютно никак не смогла бы заставить себя сделать такое, но он этого не знает. Он думает обо мне самое худшее.
Он верит мне. Он также очень закрытый человек. Я знаю, потому что, когда появились новости о Поле и Грейс, кто-то — как я всегда предполагала, из лагеря Арсена — продал газетам ту же самую историю. О неудачной командировке. Ужасная авария, унесшая двух коллег, бесконечно преданных своим близким, чтобы подписать срочное соглашение о слиянии. Была одна статья на TMI, онлайн-сайте сплетен, в которой предполагалось, что Пол и Грейс были больше, чем коллеги, но ее удалили в течение нескольких минут.
Рука Корбина длинная, мощная и в пределах досягаемости большинства вещей в этом городе. Но он не может руководить каждым таблоидом, каждой газетой, каждым телеканалом. Кто-то захочет купить то, что я готова продать, и мы оба это знаем.
Он наклоняется вперед. Хмурое лицо делает его похожим на языческого бога. Этот человек привык пугать людей. Ну, меня он не напугает.
— Твое предположение, что что-либо - меньше всего ты - может прикоснуться ко мне, не говоря уже о том, чтобы унизить меня, просто восхитительно. — Его взгляд движется по моим чертам лица, как лезвие, сардоническая ухмылка дергает край его губ. — Тебе повезло, что я большой поклонник оппортунистов. Они - моя любимая порода. Итак, есть еще какой-нибудь запасной план, чтобы я не дал тебе всыпать? И брось этот преувеличенный акцент. Ты никого не обманешь, деревенщина.
Мой желудок полон ядовитых змей. Я ненавижу Арсена за то, что он заставляет меня бороться за свою с трудом заработанную работу. Я прошла прослушивание по заслугам. Он не имеет права этого делать.
Внезапно я вспоминаю язык любви этого человека — деньги.
— Конечно. Помимо сплетен, есть еще и юридический вопрос. Я могу взорвать все, что осталось от этого места, и сделать его еще более дорогим для тебя предприятием. Представь себе заголовок, мистер Корбин. — Я поднимаю пальцы в воздух. — Актриса Виннфред Эшкрофт подает в суд за неправомерное увольнение.
— Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть, чтобы женщина, чей муж трахнул мою мертвую невесту, была далеко от меня.
— Нью-Йорк очень большой, и, насколько мне известно, ты не ступал в Калипсо-холл десятилетиями до сегодняшнего дня. — Я закручиваю локон, который вырвался из моего конского хвоста, на палец. — Ты никогда не обращал внимания на это место за те десятилетия, что оно принадлежало твоей семье. На восстановление тоже не потратил ни копейки. Только увидев тебя здесь, я
