Кайли Скотт - Сыграем (ЛП)
— Лиззи, расскажи мне больше, — потребовал Мал. — Целая стена, говоришь? Очаровательно. Мне определенно нужно знать больше.
— Нет, не нужно.
— Цы-ц, Энн. Я слушаю.
Длинны моих рук не хватало, чтобы закрыть Лиззи рот. Мне нужно было дотянуться до ушей Мала. Я боролась с ним, но он слишком легко стряхнул мои руки, вот же хитрюга.
— Она частенько писала перманентным маркером на своем бедре твое имя, — доложила предательница в лице моей сестры.
Заявляю официально: Лиззи налажала. Существует большая вероятность того, что вскоре у нашей мамы останется только один ребенок, если она продолжит говорить. Учитывая необычное мамино замечание, что у нее полным-полно детей на работе, потеря не должна особо надолго подкосить ее.
— Это ложь! — выкрикнула я, покрываясь холодным потом.
— А она писала его на внутренней стороне бедра? Готов поспорить, что писала, шалунья, — Мал схватил меня за запястья, удерживая их напротив своей груди. В качестве эффективного средства, направленного на то, чтобы остановить меня от попыток избить его до крови. — Что насчет маленьких сердечек, с торчащими из них стрелами — их она тоже рисовала?
— Я не знаю, — моя любимая сестрица присела в кресло, скрестив ноги. — Но она постоянно подписывалась, как Энн Эриксон.
— Я так тронут, что ты возьмешь мою фамилию, Тыковка, — Мал попытался поцеловать мои кулаки. — Нет, черт, это так здорово с твоей стороны. Для меня это означает целый мир. Моя семья будет от тебя в восторге.
— Ла-ла-ла-ла, — пела я во весь голос, заглушая их обоих, как только могла.
— И она снова и снова пересматривала клипы со «Стейдж Дайв». Кроме того, в котором ты целуешь ту девушку, — Лиззи щелкала пальцами, а лицо было напряжено в попытке вспомнить. — ’Last Days of Love’ — вот, что за песня то была. Она наотрез отказывалась его смотреть, даже покидала комнату, если его начинали показывать.
Мал затрясся подо мной, надрываясь от смеха. У парня была истерика. Даже глаза его блестели от непролитых слез, ох и недоумок. Большая рука взяла меня за затылок и прижала лицо к его щеке.
— О-оу, Энн. Ты ревновала?
— Нет.
Да. Страшно, страшно ревновала. Тот поцелуй опустошил мою подростковую душу и заставил слушать печальные песни почти год.
— Моя бедняжка.
— Замолчи.
— Я не собирался ее целовать. У меня рот соскользнул, — сказал он, стараясь быть искренним, и потерпел неудачу. — Клянусь, я пытался сберечь себя чистым для тебя. Скажи, что веришь мне, пожалуйста.
Я обозвала его чем-то противным.
Он засмеялся еще сильнее, от чего затрясся весь диван.
Исходя из того, что он не собирался в ближайшее время отпускать меня, я, как по заказу, спрятала свое горячее лицо у него на шее. Я ненавидела всех в этой комнате. Сильно ненавидела. Было заманчиво укусить его, но он, скорее всего, получит от этого наслаждение. Он определенно провел время с пользой, кусая мои губы и подбородок после того, как прошлой ночью на вечеринке в очередной раз загнал меня в угол. Его крестовый поход с поцелуями чуть не добил меня, но это не сравнить с тем уроном, который нанесла моя сестра, собственная плоть и кровь.
Теперь Малу было обо всем известно. Я обречена.
— Лиззи, будь хорошей девочкой и принеси мне ручку, — сказал Мал. — Мне нужно написать имя твоей сестры на своих гениталиях, сейчас же.
Ей богу, я пыталась не засмеяться. Я так сильно пыталась.
— Как насчет того, что вместо этого я сделаю кофе? — Лиззи вскочила на ноги. — Знаешь, каждое воскресенье у нее к этому времени уже обычно был приготовлен для меня завтрак. Ты оказываешь на нее плохое влияние, Мал.
— Дайте мне одеться, чтобы я вытащил вас прогуляться, — он погладил меня по спине. — Не могу позволить, чтобы моя будущая свояченица уже держала на меня зло.
— Тебя разве не узнают? — крикнула Лиззи с кухни.
— Здесь при виде меня люди обычно ведут себя довольно спокойно. Но я надену кепку и солнцезащитные очки. И я могу вызвать кое-кого из охраны, если потребуется.
— Почему бы мне что-нибудь для нас не приготовить? Сейчас как раз должен быть мой черед, — сказала Лиззи. Звон кастрюль и сковородок, и шум воды сопроводили ее заявление. Может, в конце концов, моя сестра была не так уж и плоха.
— Спасибо, — ответила я.
— Та-а-а-ак, — Мал чмокнул меня в макушку. — Я тебе не просто немного нравлюсь. Ты моя самая большая фанатка. Ты любишь меня.
— Я не люблю тебя.
— Совершенно точно любишь, — он сжал меня. — Для тебя я — все. Без меня ты бы не видела смысла жизни.
Слава богу, что на этот раз, когда я слезала с него, он не стал меня удерживать. Я поправила свою старую футболку и зачесала волосы назад, беря себя в руки.
— Это была простая подростковая влюбленность. Не бери этого в свою и так раздутую эгоизмом голову.
— Сильная влюбленность или слабая?
Я застонала.
Мал просто лежал на месте, держа сцепленные пальцы на обнаженной груди. Он молча наблюдал за мной. Его глаза видели слишком много. Спустя некоторое время он сел, его ноги коснулись пола. Он зевнул, а затем потянулся, разминая шею.
— Знаешь, за многие годы это первый приличный сон, который у меня был.
— Со мной, лежавшей поверх тебя? Вряд ли это было удобно.
Тени под глазами посветлели, и выглядел он более отдохнувшим, лежа на диване и вытянув свои длинные ноги. И все-таки, он потирал сзади свою шею.
— Нет, не особо. Попробуй разберись. Наверное, с этого самого момента нам стоит спать на диване каждую ночь.
— У меня кровать сломана.
Он откинул назад волосы и улыбнулся мне.
— У тебя были проблемы со сном? — спросила я.
— Полагаю, немного.
— Тебя что-то беспокоит?
— Не знаю. Пустяки.
Он избегал моего взгляда.
— Не пустяки. — Это была первая настоящая вещь, которой он делился со мной. Или первая расплывчатая вещь. В любом случае, мне нужно было ее принять. — Что с тобой происходит? Что случилось? Иногда я смотрю на тебя, и ты кажешься таким...
— Каким? Каким я кажусь?
— Печальным.
Его лицо стало каменным, руки лежали на бедрах. От его тела исходило напряжение, как от силового поля.
— Ничего не происходит. Я говорил тебе, что это дерьмо не обсуждается.
— Извини. Я просто подумала, что, может, ты хотел бы об этом поговорить.
— «Не обсуждается» вроде как означает, что я не хочу об этом говорить. Ясно? — его голос был резок, и он использовал его, как оружие. Следовательно, он ранил.
— Хорошо, — тихо произнесла я.
От злости он сжал губы в линию.
— Знаешь, Энн, ты самый последний гребаный человек, который должен давить на меня в чем бы то ни было. У нас была сделка, взаимопонимание.
