Люби меня - Елена Тодорова
Кроме того, душу разъедает горечь, что Георгиев со всеми не пошел. Очевидно, пить с недругами для него неприемлемо. Не тот человек, чтобы так быстро прощать, даже если иначе конфликт не замять.
– Соррян, малая, – выдает тем временем тот самый Мирон. Присаживаясь рядом, вальяжно закидывает руку на спинку моего стула. – Клемма упала. Ну, с кем не бывает? Ты крутая. Без базара. Давай дружить.
Я молча киваю. И для самой себя неожиданно поднимаюсь.
– Даня, я к Саше, – бросаю в последний момент, чтобы предупредить нашего миротворца.
Несколько неудобно, что ему все это разгребать приходится. Но с другой стороны, он явно в проигрыше не останется. Местные «альфачи» просто еще не представляют, сколько Шатохин им под эту водку до утра девок попортит.
Пересекаю зал. Сбегаю вниз по ступенькам. Решительно миную полицейских. И с колотящимся на разрыв сердцем ныряю за угол в темноту.
– Признай это! – выкрикиваю на ходу, едва лишь различаю отливающую бронзой крепкую фигуру.
Георгиев прекращает обливать из бутылки грудь. Вскидывает голову неторопливо. Вижу, как сверкают в лунном свете его глаза.
– Что признать?
– Ты преодолел семьдесят чертовых километров! Ты приехал сюда за мной! Ты из-за меня дрался! – слишком эмоционально, но четко формулирую свои мысли.
– И что? – отражает он равнодушно.
– Просто признай! – притормаживая перед ним, всем телом трясусь.
Мышцы буквально звенят от скопившегося напряжения. Меня реально разорвет, если в ближайшие минуты от него не избавиться.
– Признаю, блядь, – цедит сквозь зубы. – Прекрати улыбаться, – осознаю, что действительно улыбаюсь, лишь когда Саша это озвучивает. – Это ничего не значит. Абсолютно ни хрена!
– Тогда уезжай, – подбиваю с той же ухмылкой, используя его лучший равнодушный тон.
Он застывает. Глубоко и очень медленно вдыхает. На этом движении я невольно опускаю взгляд на его обнаженную грудь. От нее жар будто бы паром исходит. Нестерпимо хочется прикоснуться. Если придется, обжечься. Вдруг получится сплавиться? Не могу его отпустить. Представляю, что уедет, и захлебываюсь тоской.
Как забрать свои слова обратно? Перебить другими.
– В ту ночь ты хотел меня целовать, только потому что был пьян?
Этот вопрос вызывает у Георгиева едва ли не большие трудности, чем мое предыдущее предложение покинуть деревню. Он уводит взгляд в сторону, швыряет бутылку в кусты и, закусывая губы, разводит руки.
– Не вижу смысла это обсуждать. Ты меня оттолкнула, – подозреваю, что он пытался сказать это холодно. На деле же не просто режет словами по воздуху, а будто бы прижигает ими мою кожу. – Ничего толком не случилось. А значит, и говорить не о чем.
– Ничего не случилось? – сипло переспрашиваю я.
Саша вздыхает и пронизывает меня невыразимо напряженным взглядом. Настолько тяжелым, что я сама не сразу могу заговорить.
– Я объяснила, почему оттолкнула, – выдыхаю свистящим шепотом. – И когда ты спросил… – громко сглатываю. – Я признала, что хочу, чтобы целовал только ты.
– Хватит, – грубо останавливает он. – Я что, блядь, должен тебе в деталях рассказать, насколько мне похрен на все эти ванильные сопли?!
Это звучит так цинично и жестоко, что я, наконец, взрываюсь.
Взрываюсь смехом. Он как защита от того, что Георгиев выдает.
– Именно поэтому ты тогда спрашивал, целовал ли меня Шатохин, да? Именно поэтому обнимал меня так, словно боялся потерять? Именно поэтому ждал меня полночи? Именно поэтому орал на весь двор, что я твоя? Именно поэтому приехал за мной в деревню? Именно поэтому ввязался за меня в драку с целой толпой? – в отчаянии шагаю по самому краю. Преувеличиваю, наверное. Но иначе не могу его поступки трактовать. Не после того, что сегодня произошло. – Все это делаешь, чтобы показать, как я тебе безразлична?! Браво, Саша! Я почти поверила. Не останавливайся. Весь мир за мной исколеси!
– Захочу, так и сделаю! – рявкает он в ответ. – Что такого-то, если я так хочу?! Я. Так. Хочу! – чеканит, рассекая воздух не только голосом, но и своим надсадным дыханием. – А подъебывать, знаешь, кого будешь?!
Дрожу, но стараюсь не выдавать этого. В то время, когда кажется, что Сашка меня попросту снесет своими эмоциями, с невозмутимым видом скрещиваю на груди руки и замираю.
– Кого же?
– Любого другого долбоеба!
– Любого? – цепляюсь, замечая, как он вздрагивает. – Что ж… Пойду, найду его.
– Соня, блядь…
Несмотря на этот разбитый выдох, намеренно спокойно ухожу.
– Я не был пьян, – догоняет меня перед поворотом за угол здания.
Послышалось. Сердце слишком громко стучит.
– Что? – и все же оборачиваюсь.
Встречаясь взглядами, позволяем друг другу увидеть свои истинные эмоции.
– В ту ночь я не был пьян, – повторяет Георгиев хрипло. – Не настолько, чтобы не соображать, что творю, – стискивая челюсти, с трудом переводит дыхание и слегка мотает головой. – Все, что я делал и говорил… Все осознавал.
Я киваю и ухожу. Больше ничего не могу выдать.
Вернувшись в зал, стараюсь поддерживать веселье. Но мысленно, конечно, далека от всего, что там происходит. Даже когда за столом неожиданно для всех появляется сам Георгиев, мне легче не становится. Я его взгляд не могу выдержать. Жжет все тело.
– Идем домой, пожалуйста, – тихо прошу Олю.
Благо она не противится. Дает команду остальным девчонкам. Мы сразу же поднимаемся и выходим.
Идти далековато. Савиновы живут на самом краю села, в окружении своих же полей. Но в целом путь проходит легко. Я успокаиваюсь и даже увлекаюсь разговором с девчонками.
– Не верится, что Георгиев с Шатохиным сюда явились, – шепчет Оля. – Я будто сплю!
– Скажи! – поддерживает Вика в разы эмоциональнее. – Меня до сих пор от драки трясет! А Сонька-то наша… Вау! Слов нет, как это было круто! Да и вообще… За тебя дрался Георгиев! Слышишь меня? Можно я это прокричу?!
– Кричи, – смеюсь я.
И мы орем. Все вместе, будто невменяемые.
– Георгиев приехал за Богдановой! Георгиев дрался за Богданову! Георгиев сказал всем, что Богданова только его!
Только ближе к дому затихаем. Крадемся через двор к сенохранилищу, где нам всем предстоит провести целых три ночи. Олька с нами из солидарности. А может, для нее это такое же захватывающее приключение, как и для нас.
Чтобы подняться наверх, приходится взбираться
