До конечной - Елена Николаева
— Нельзя же так, ей-богу! Тим! Иди ко мне. Иди к Яне, родной. Отцу нужна помощь врача!
Иногда ,чтобы поставить все с головы на ноги, надо перевернуть все с ног на голову…
Поднимаю тяжёлый взгляд на Яну. Почему-то именно сейчас потребность выставить её за дверь особенно остро ощущается.
— Оставь нас, — не прошу, приказываю.
Пришла пора объясниться с сыном по-взрослому, не прибегая к ошибочной женской логике.
У нас с Викой был шанс выяснить всё и прийти к общему знаменателю ещё тогда, в её ресторане, когда мы неожиданно с ней встретились спустя столько времени, но у загнанной в собственную ловушку женщины не хватило смелости открыться мне. В тот день судьба поменяла нас местами. Жёстко по отношению к Тимофею, но это так. В итоге я получил сына, Виктория же лишилась всего…
— Но… Женя, пожалуйста, он ещё маленький… Нельзя так сразу… — Яна плачет, раз за разом сглатывая. Подходит к нам, опускает дрожащие пальцы Тиму на спину и снова продолжает тараторить словно в бреду. — Тимочка, иди ко мне. Иди к Яне, малыш…
— У тебя было время поговорить с ним, — сухо прерываю её речь. — Выйди, пожалуйста. Нет смысла оттягивать неизбежное. Всё будет хорошо. Обещаю.
— Ты же нанесёшь ему психологическую травму, — отрывистым шепотом пытается меня вразумить. — Одумайся, прошу.
— Надо было думать об этом раньше вместе с твоей сестрой. Сейчас будет так, как я решу, — заметив в дверях отца, подзываю его к себе. — Уведи Яну к матери. Пусть присмотрит за ней немного, пока я объясню Тиму всю правду.
* * *
— Идём, дочка. Евгений сына не обидит. Тим ещё мал. В этом возрасте легче воспримет информацию. Маленькие дети легко приспосабливаются к переменам. Скоро всё встанет на свои места, вот увидишь.
Чтобы вывести Яну из комнаты, отцу приходится приобнять её за плечи и мягко подтолкнуть к двери.
— Женя… — на выходе оборачивается, хватаясь пальцами за косяк, и обречённым, полным отчаяния взглядом пытается меня разжалобить.
Отрицательно верчу головой, даю понять, что разговор между мной и сыном состоится при любом раскладе.
— Идём, милая. Тимофей скоро к тебе вернётся.
Когда оба скрываются за дверью, позволяю медсестре изменить направление иглы и наладить работу капельницы.
— Вам сегодня больше нечего здесь делать, Виктория. Я сам вытащу иглу из вены. Вы можете быть свободны. И помните о неразглашении того, что вы здесь увидели и услышали. Если хоть малейшая информация о моей семье где-нибудь всплывёт, я вас засужу. Ясно?
— Да, Евгений Дмитриевич. Я вас поняла. Выздоравливайте.
— До свидания, Вика.
Ощущаю, как в теле Тима стихает дрожь. Разговоры, недавно звенящие в этих стенах умолкают. Даже воздух вокруг нас замирает, словно поздняя весна за окном притаилась и задержала дыхание.
— Ты Яну узе не любись? Пациму клицись на неё? — лепечет, медленно поднимая голову с моей груди.
Ловлю его огорчённый взгляд, и сердце от боли за него сжимается.
— Детям нельзя вмешиваться в отношения взрослых. Я немного огорчился из-за её необдуманных поступков, вот и всё. Обещаю попросить у Яны прощение за резкий тон, когда снова с ней увижусь. Тим, нам нужно с тобой поговорить, как двум взрослым мужчинам. Хорошо?
— О цём? — парень аккуратно поднимается и снова садится на меня верхом, упираясь руками в то место, куда я их направил. В область сердца. — Пациму ты назвал меня сыном как папа Адей? Только он меня так называл. Я его сын, а не твой.
Мой мозг включается в работу и пока пытается осмыслить правильный ответ, я впервые теряюсь перед ребёнком. Хочу вдохнуть поглубже воздух, но в груди будто что-то стопорится, не даёт мне набрать полные лёгкие, в лицо швыряет потоком крови. Задыхаюсь. Чувствую, как на лбу проступает испарина, и даже руки принимаются дрожать от напряжения.
Неуязвимая машина до вчерашнего дня превратилась в барахлящий механизм. Это то, что я ощущаю, глядя на маленького себя, то, что вижу в отражении его глаз.
Сделав над собой усилие, наконец-таки перехожу эту незримую черту.
— Потому что я твой настоящий папа. Иди ко мне под мышку, малыш. Я кое-что сейчас тебе покажу.
— А Адей не настоясий? Пациму? — задаёт встречный вопрос, пока я достаю с тумбочки мобильный и включаю на нём фотокамеру.
— Сейчас ты всё поймёшь, но сначала нам нужно с тобой сфотографироваться, чтобы ты кое-что рассмотрел. Ты когда-нибудь играл с мамой в игру, в такую, где нужно найти несколько различий между двумя картинками?
— Канесна иглал! Тока с Яной. У мамы влемени не было. Она много лаботала.
Тим перебирается ко мне под бок, усаживаясь поудобнее. Вижу, как в его глазах загорается огонёк интереса. Прижимаю сына плотнее к себе.
— И что вы там с Янкой искали? А ну, давай, колись.
— Мяцики для кота Кузи и кепки для длакоши Юлы. Он их постоянно телял. На лазных калтинках каздый лаз циво-то не хватало.
— А ну-ка, смотри сюда, вот в эту точку и улыбайся как я. Ок?
Прислоняюсь щекой к его щеке, навожу на нас камеру и делаю селфи.
— А теперь давай нахмуримся вместе. Вот так. Да. Ты молодец, — делаю ещё одно. И ещё. — И снова улыбнёмся. А хочешь, можно ещё строить рожицы. Видишь, это совсем несложно.
Не замечаю, как фотосессия переходит в какую-то ненавязчивую игру. Если бы здесь присутствовала Яна, нам бы не удалось найти столь тесный контакт. Решение остаться наедине с сыном пришло внезапно и принесло свои удовлетворительные результаты.
— А мона я сам назиму на копку? Я хацю как ты, — тычет пальчиком в экран, сбивая все настройки.
— Ой... — испугано.
Возвращаю всё обратно.
— Вперёд, у тебя получится, — заверяю его.
— Пап, ой Зень, а Яну мы сфоткаим?
— Как только я расскажу тебе нашу с мамой историю. Договорились?
— Ага.
— Смотри сюда. Видишь, как мы с тобой похожи, — перелистывая готовые фотографии, указываю на наше с ним сходство. — У нас одинаковый цвет глаз, их разрез и даже ресницы. А ещё у тебя вот здесь, на подбородке слева есть маленькая родинка, как у меня. Заметил? Можешь на мне потрогать.
Тим касается пальцами моей трёхдневной щетины и взвизгивает.
— Ай, ты колюций, как ёзик, — следом заходится звонким смехом, заряжая этой позитивной эмоцией и
