К. А. Такер - Одна крошечная ложь (ЛП)
Когда группа уходит на первый перерыв и снова включают скучную радиостанцию, Коннор наклоняется ко мне и говорит на ухо:
— Так не хочется это делать, но мне нужно уходить. У меня завтра пары с утра.
Я смотрю на часы и удивляюсь, увидев, что время приближается к полуночи. С огромной досадой я тянусь за курткой.
Меня останавливает рука Коннора на плече.
— Нет, тебе не обязательно уходить. Повеселись, — говорит он немного невнятно.
Я осматриваю сидящих за столиком и вижу, что у каждого в руке по целому напитку. Эштон вертит в руках бумажную подставку под стаканы, разговаривая с Грантом и Рейган. Кажется, что никто не собирается уходить.
Кажется, Эштон не собирается уходить.
Сердце сжимается, и я понимаю, что тоже не готова еще уйти.
— Уверен? — Вполне возможно, что у меня язык тоже немного заплетается.
— Да, конечно. — Он целует меня в щеку, а потом поднимается и натягивает куртку. — Увидимся, ребят. Убедитесь, что Ливи доберется домой.
Он замирает, словно вспомнил о чем-то. Взгляд Коннора перемещается к его лучшему другу, а потом останавливается на мне. Большим и указательным пальцами взяв меня за подбородок, он наклоняется и небрежно целует меня в губы. Я чувствую покалывание на шее и мгновенно понимаю, что за нами наблюдает Эштон.
— Не пей слишком много, — шепчет Коннор мне на ушко. Вместо ответа я шевелю языком, чтобы оценить степень его онемения. — Не думаю, что ты хочешь проснуться с еще одной татуировкой.
Наблюдая, как он уходит, я все еще чувствую на себе взгляд карих глаз Эштона. По мне прокатывается волна дискомфорта, и я решаю, что сейчас, скорее всего, подходящее время перестать пить, и дело совсем не в татуировках. А еще это подходящее время сходить в уборную. В пятидесятый раз.
Я возвращаюсь к столу и слышу, что группа медленной песней открывает второй сет. Танцпол перед ними заполнен людьми: кто-то покачивается под музыку, а остальные хотят поближе подобраться к раздражительному на вид вокалисту. Тай занят бросанием похотливых улыбок в направлении Сан, с которой я столкнулась здесь сегодня и совершила ошибку, представив ее нашей компании. Казалось, что Эштона устраивает просто сидеть и слушать музыку. Пальцы его рук сцеплены за головой, а на лице застыла странная, умиротворенная улыбка.
Я вижу, что она направляется сюда с другого конца помещения.
К нашему столику снова приближается знойная латиноамериканская эксгибиционистка. Если немного раньше вежливый отказ Эштона и задел ее эго, оно быстро восстановилось и теперь готовится ко второй атаке. Не могу не подумать, что Эштон, наверное, действительно настолько хорош, если такая красотка, как она, которая смогла бы соблазнить даже Папу Римского, готова предпринять очередную попытку.
Надеюсь, он ее пошлет.
А если нет?
До стола ей осталось лишь несколько шагов, она подходит к нему с противоположной стороны. Не знаю, зачем, но я бегу вперед, чтобы успеть раньше нее, и при этом спотыкаюсь о свои собственные ноги. Я быстро восстанавливаю равновесие, но Эштон сидит лицом ко мне и все это видит. Поэтому на лице у него расплывается широкая, искренняя улыбка.
— Куда торопимся, Айриш? — спрашивает он в тот момент, когда она интимным жестом проводит по его бицепсу своими длинными ногтями.
— Потанцуй со мной, Эш.
И страстность снова вернулась в ее голос. Господи, какая ж она самоуверенная! Хотела бы я быть такой же.
В глазах Эштона мелькает узнавание, и я задерживаю дыхание. Я знаю, что он слышал ее слова, и не хочу, чтобы он уходил с ней. Я наблюдаю, как одна его рука выскальзывает из-под головы и сжимает мое запястье.
— Может, в следующий раз, — бросает он через плечо и встает.
И прежде чем я осознаю, что происходит, его возвышающееся надо мной тело прижимается к моему, и он подгоняет меня в сторону танцпола.
В моих венах начинает бушевать адреналин.
Оказавшись в безопасности в море людских тел, я ожидаю, что он меня отпустит, раз уловка прошла успешно. Но как и в тот день в ванной, он снова плавно меня поворачивает, притягивая вплотную к себе. Эштон берет меня за руки и обвивает ими свою шею, а потом его пальцы скользят вниз по моим рукам, бокам, вплоть до самых бедер.
Музыка играет так громко, что разговаривать затруднительно. Может, поэтому Эштон нагибается настолько близко, что губами прикасается к моему уху, и говорит:
— Спасибо, что спасла. — От его слов по телу пробегает дрожь. — И не нужно нервничать рядом со мной, Айриш.
— Я не нервничаю, — лгу я.
Меня бесит, что говорю я с придыханием, но если он не перестанет шептать мне на ухо, я…не знаю, что сделаю.
Он сжимает меня, тянет за бедра и прижимает вплотную к себе…к тому, что сейчас я чувствовать не должна. Господи. Эштон и правда возбужден. Все неправильно. Мои руки соскальзывают вниз, и я прижимаю ладони к его груди, но не могу заставить свое тело оттолкнуть его, потому что оно отвечает на его прикосновения именно так, как было во сне.
— Ты знаешь, почему я называю тебя Айриш?
Я качаю головой. Предположила, что в пьяном угаре раскрыла свое происхождение, оттуда и прозвище. Но что-то мне подсказывает — дело не только в этом.
— Тогда, — похотливо усмехается он, — признай, что хочешь меня, и я расскажу.
Упрямо покачав головой, я бормочу:
— Ни за что.
Может, я и оставила гордость на танцполе в ту ночь, но сегодня я точно этого не сделаю.
Эштон слегка сжимает свои идеальные полные губы и пристально смотрит на меня задумчивым взглядом. Кроме очевидного, я понятия не имею, о чем он думает. Часть меня горит желанием прямо спросить об этом. А другая часть говорит, что я — идиотка, раз влетела в подобную ситуацию. В буквальном смысле. Но когда большими пальцами Эштон начинает гладить меня по тазовым костям, а сердце из-за этого колотится, как бешеное, я убеждаюсь, что надо было позволить знойной эксгибиционистке заполучить его, потому что теперь я нашла неприятности себе на голову.
Поэтому меня и удивляют его следующие слова.
— Коннор попросил сделать так, чтобы я тебе нравился, — невзначай говорит Эштон, расслабляя хватку на моих бедрах. Так что, больше я не прижимаюсь прямо к его эрекции и снова могу дышать. Он кривит губы, словно попробовал что-то горькое. — Раз уж ты ему действительно симпатична. — Потом он вздыхает, глядя поверх моей головы, и добавляет: — А я — его лучший друг. — Словно он сам себе напоминает об этом.
Точно, Коннор. Я сглатываю. Из-за упоминания Коннора и его чувств ко мне, пока мои ладони прижаты к груди его лучшего друга, того самого, которого я лапала меньше двух недель назад, меня накрывает чувство вины.
