Екатерина Вильмонт - Плевать на все с гигантской секвойи
– Марина, я доставил вам сына… Вы позволите мне за обедом присоединиться к вам?
– Ну разумеется, не сидеть же вам одному.
– Вам четверти часа хватит, чтобы собраться?
– За глаза! – закричал Мишка. – Мама вообще все быстро делает!
– А ваш номер далеко? – охрипшим голосом осведомилась Марина.
– Нет, по коридору налево и за угол, триста шестнадцать. Но я за вами зайду, можно?
– Да, спасибо.
Он ушел.
– Мам, ты знаешь, он, оказывается, привез мне из Марселя парусник! Угадай, как он называется?
– Откуда ж мне знать?
– Ну мама, подумай, па-рус-ник из Мар-се-ля, тебе это ни о чем не говорит?
– О чем мне это должно говорить, не понимаю!
– Мам, ты что, забыла? Кто жил в Марселе?
– Мишка, ну не помню я, сдаюсь!
– В Марселе жил Эдмон Дантес! А парусник как называется?
– О господи, «Фараон», что ли?
– Наконец-то!
– Подумаешь, велика важность забыть «Графа Монте-Кристо»!
– Мам, а ты рада, что дядя Мицп приехал?
– Главное, что ты рад.
– Нет, скажи, ты рада?
– Ну, в общем, да…
– Мам, он клевый! Мне кажется, мой папа был такой…
Марина промолчала, только потрепала сына по волосам и чмокнула в макушку.
– Мам, дядя Миша обещал покатать меня на яхте, если ты разрешить. Ты разрешаешь?
– Что он еще тебе обещал?
– Съездить в аквапарк, прокатиться на банане! – восторженно докладывал Мишка.
– На банане ты уже катался с Севой.
– Ну и что? Сева не в счет! С ним неинтересно.
– Не выдумывай, ты же был в восторге.
– А с дядей Мишей я буду в офигительном восторге, понимаешь?
О господи, он уже совершенно околдовал мальчишку. С этим надо что-то делать.
– Я, кажется, сваляла грандиозного дурака, мама.
– Ты о чем. Вика? – рассеянно отозвалась Нина Евгеньевна, занятая огромным сканвордом. Она чувствовала, что дочь чем-то озабочена, но сама задавать вопросы не хотела. Теперь Вика наконец созрела для разговора.
– Мишка опять влюбился, и, боюсь, на сей раз это может плохо кончиться…
– И кто эта женщина?
– В том-то и беда, что я пока не выяснила. Рано или поздно я, конечно, все узнаю, но боюсь, как бы не было слишком поздно…
– По-твоему, на сей раз это серьезно?
– Боюсь, что да… И к тому же я сделала страшную глупость, я сказала ему, что знаю обо всех его прежних бабах…
– Вика, ты сошла с ума! – огорченно сжав пальцами виски, простонала Нина Евгеньевна. – Разве можно говорить мужчине такие вещи? А ты что, действительно знала обо всех его бабах?
– Представь себе!
– Но зачем тебе это было нужно? Ты что, собирала о них сведения?
– Можно сказать и так, – криво усмехнулась Вика. – Надо всегда знать противника, понимать, с кем имеешь дело и чего можно ожидать от той или иной бабы. Между прочим, именно благодаря этому мы прожили столько лет!
– Господи, Вика, но ведь это ужасно! К тому же ты тоже не образец супружеской верности, отнюдь.
– Ну и что? А по-твоему, я могла бы выдержать эту жизнь? Я бы давно превратилась в полоумную истеричку. А так я знала: он мне изменяет – я ему.
Но все эти мужики были мне не больно-то нужны, я всегда любила этого мерзавца, и теперь еще люблю, но сейчас мне страшно, мама. Я растерялась…
Он куда-то уехал, вероятно с ней, но куда, я пока не узнала…
– Вика, перестань! Не надо ничего узнавать, не надо! Ты, конечно, чудовищно сглупила, признавшись ему.. Скажи на милость, а тебе бы понравилось, если б ты вдруг узнала, что за тобой много лет вели слежку? Отвратительно, недостойно! Мне за тебя стыдно!
– Ах, мама, это все интеллигентское чистоплюйство, у жизни свои законы, и довольно суровые.
– Брось, это старая ошибка – цель далеко не всегда оправдывает средства! Я понимаю, ответить ударом на удар – тут есть определенная логика, но устанавливать слежку за мужем гнусно, а уж сообщать ему об этом – просто верх идиотизма!
И Миша будет совершенно прав, если уйдет от тебя! Он, несмотря на свои похождения, хороший, порядочный человек, в конце концов, все мужчины полигамны, но то, что сделала ты… Непростительно!
– Мама, что непростительно, хотелось бы понять, то, что я, как говорится, держала всегда руку на пульсе, или то, что ему об этом сказала?
– Первое – низость, второе – глупость, и ваш брак обречен.
– Это мы еще посмотрим! В конце концов, он всегда возвращался ко мне от всех своих баб, это ведь так удобно – иметь хорошо налаженный дом, крепкую семью, уверена – никуда он не денется! Не такой уж он охотник до смены жен, иначе не прожил бы со мной двадцать семь лет. А теперь ему уже пятьдесят один, опасный возраст, если начнутся передряги с разводом, с разделом имущества, а уж тут я ни копейки не уступлю, то его запросто может хватить инфаркт, и он останется в семье, кому он, больной, нужен…
– Господи помилуй. Вика, во что ты превратилась? Подумай, что ты несешь? Мне стыдно за тебя, за себя, я, старая идиотка, всегда считала ваш брак удачным. Это не брак, это катастрофа, настоящая катастрофа! Ах, Вика, я в отчаянии!
– Брось, мама, это все слова, слова, слова, как говорил Гамлет, а суть в том, что у меня не выдержали нервы и я проболталась. Хоть ты меня не мучай, а то Туська от меня воротит нос, муж куда-то смылся, если еще и ты…
– Что касается Туськи, я целиком на ее стороне, ты вела себя с ней грубо и бестактно…
– Замолчи, мама, сию минуту замолчи! Выходит, я одна во всем виновата, а вы все святые, одна я дура, а вы умные. Конечно, осуждать легко, а помочь никто не хочет, вот покончу с собой, будете знать!
Горючими слезами обольетесь! Этот старый кобель бросит вас без копейки, уйдет к молодой сучке – и привет! Идеальный папочка, идеальный зятек! Вы еще увидите, какой он идеальный! Ты бы слышала, что он мне на прощание крикнул, этот интеллигент хренов!
– Интересно, что уж такое он мог сказать, чтобы тебя так поразило? Ты же сама обожаешь крепкие выражения.
– Ты хочешь знать? Изволь! Он пихнул меня и заорал: «Я не знал, что всю жизнь прожил с такой паскудой!» Лучше б он меня просто обматерил, а то словечко какое выбрал… Мама, ты что?
Нина Евгеньевна корчилась от смеха.
– Мама, в чем дело?
– Вика, ты помнишь «Будденброков»? Там Перманедер на прощание обозвал Тони паскудой… И она была фрапирована! Но то Любек девятнадцатого века, а это Москва двадцать первого… Ну ты меня насмешила!
– От твоих литературных реминисценций можно спятить, и всегда в самый неподходящий момент!
– Наоборот, ты уже улыбаешься, значит, момент самый подходящий. Вика, девочка, у тебя же всегда хватало ума и чувства юмора, что с тобой на этот раз стряслось?
– Не знаю, наверное, я просто выдохлась…
