Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

— Пошел ты! — каркаю и захлопываю окно, не в состоянии больше терпеть его насмешки.

До меня доносится его свист.

— Я тебе книжки привез, зубрила. Циркуль велела сподобиться. Пневмония пневмонией, а Единый Государственный никто не отменял…

Плотно прижимаю окно и поворачиваю ручку. Беркутов все еще пялится, и при этом губы его растянуты в легкой полуулыбке.

Не сдержавшись, демонстрирую ему средний палец.

Исчадье ада! Он и тут умудрился меня достать!

Глава 17

РОМАН

Как дурак. Я прождал ее двадцать минут в кабинете Циркуля, но она так и не явилась. Совсем страх потеряла!

Не то чтобы я жаждал объяснять Лисицыной задачки про варенье, которое, согласно решебнику, регулярно и в разных количествах употребляют Пух и Пятачок… Нет, мне просто надо было дожать ее. Услышать от нее правду.

Потому что я в бешенстве.

На ее теле не только синяки от пейнтбольных шариков… Я знаю, отчего бывают похожие полосы.

Абрамов часто организовывает странные развлечения сомнительного характера. Та же игра в «пейнтбол на живца» появилась давно, но «жертвами» всегда по своей воле становились продажные шлюхи. Которые за деньги готовы были терпеть и не такое… Чем заканчивалась «охота на мясо» догадаться, думаю, несложно. Чьей краски на шалаве было больше, тот и выиграл. «Приз» получала вся команда. Кто-то участвовал в оргии, кто-то тупо смотрел на все это дерьмо.

Жестоко конечно, но, твою мать, насколько надо быть конченой, чтобы согласиться на подобное предложение?

Деньги… Чертовы хрустящие бумажки разного номинала и валюты. К сожалению, ради них телки готовы на все. Даже бегать голыми по лесу, зная, что в них будут стрелять. Не дикость ли?

Тогда в своей комнате, глядя на Лисицыну, разукрашенную краской и стоящую в одном белье, я сперва испытал отвращение. Решил, что и она продалась. Разочарование года, не иначе. Но что-то настораживало. То ли дрожащие руки, сжимающие пистолет, то ли этот ее взгляд с огромными, испуганными глазищами и трясущейся нижней губой…

Но клянусь, в тот момент у меня и мысли не было о том, что ее могли привезти ко мне в дом принудительно. Наверное, потому что соображалось плохо. Злая и мокрая насквозь Лисицына, замершая с пушкой в руке, меня заинтриговала. Я знал, конечно, что она отчаянная, но что б настолько…

Было и еще кое-что. То, что не давало покоя. Ее тоненькое, хрупкое, но очень соблазнительное тело, ныряющее в мои шмотки. Это просто взрыв мозга. Бред, но меня прямо штырило от вида своего свитера на Ней.

Завис. Пялился как придурок. Хотелось запретить ей надевать штаны. Потому что я очень красочно представил эти длинные, спортивные ножки на своем мотоцикле.

Однако синяки и ссадины на ее теле быстро вернули меня к реальности и отрезвили. Лиса не была продажной девкой, и я своего разрешения на подобные развлечения с ее участием не давал. Одно дело стрелять в тех, кто пошел на это добровольно, по собственному желанию, и совсем другое — выкрасть человека и подвергнуть унижениям.

И снова накрыло праведным гневом…

А потом еще и еще. Уже когда зажал ее в школьном коридоре под лестницей. Впал сначала в кому, потом в ярость. Когда увидел полосы, уродующие нежную, бледную кожу девчонки. И разбитую, припухшую скулу. Ее кто-то ударил.

Это оглушило меня… Скрутило кишки.

«Все из-за тебя»

Кажется, она так сказала…

Что конкретно имела ввиду, так и не понял.

К ремню и насилию над женским полом в целом, я отношусь негативно… В моей семье было так: отец никогда не поднимал руку на мать. Так же, как и Сергей. Но два года назад я гостил у своего деда и стал невольным свидетелем их скандала с бабушкой. Мне тогда почти шестнадцать было. Дед, будучи в гневе, в какой-то момент не сдержался. Ударил жену по лицу, да так, что она к стене отлетела…

Меня понесло в ту же секунду.

Я бил его долго. Едва инвалидом не оставил. Потому что для меня его поступок был чудовищен.

Бабушка переехала в Тверь. А деда я с того дня забыл. Так и не отыскав оправдания случившемуся…

*********

На следующий день в школу Лисицына не приходит. Зато ясным солнцем на горизонте показывается Пилюгин, который чуть в штаны не накладывает, когда я выныриваю из-за угла. С целью прояснить ситуацию.

Мы за школой у пожарного выхода. Рядом ни души.

Боковой в печень без предупреждения. Пилюгин роняет так и не подкуренную сигарету. Громко охая, складывается пополам и оседает на землю, привалившись к стене. Начинает скулить. «Не бей», «не надо».

— Подробности, — сажусь на корточки рядом с ним, корчащимся от боли.

— Ян… сказал… надо привезти… фф девчонку, — тяжело дыша, начинает он.

— Ну, — требую нетерпеливо, пока тот никак не может оправиться после удара.

— Цыбин… выманил ее… Ян схватил… Платком нос. Вырубилась, — сумбурно поясняет он, но и этого достаточно, чтобы понять цепочку событий.

Цыбин? Я не ослышался? Будущее биологических наук? Прыщавый додик в окулярах, всю дорогу тусующийся за первой партой? Теперь ясно за какие заслуги они притащили его ко мне на вечеринку.

Конец тебе, червь книжный. Урою. Закопаю вместе с энциклопедиями.

— Дальше, — требую я и сжимаю шею Пилюгина, надавливая на болевые точки.

— А-а-аа… не надо… Мешок на голову и… фф… повезли.

Мешок на голову и повезли. Сука… У меня слов нет цензурных.

— В подвал… отвели, отпусти… Беркут отпусти, ппппожа луйста, — ноет эта тварь. — А потом… игра началась. Все… от отпусти, а…

— Кто пистолетом в нее целился?? Кто, мразь?

Одно движение. Захват. Выворачиваю ему руку.

— А-а-аа, не наа-а-адо! — воет, моля о пощаде.

— Кто? — сквозь зубы.

— Ян… Ян, она… раз де ваться… не хотела.

Как не грохнуть его, а? Где взять выдержку. Где?

— А ты? — выкручиваю сильнее, вспоминая, что сам Абрамов заявил о том, что Лиса разбила Пилюгину голову.

— А-а-а-а… Беркут… боооольно!

Вывих плеча ему обеспечен. Но мне как-то параллельно.

— За что она тебя ударила?

Сжимаю челюсти до хруста. Теперь пазл того вечера собран. И мне остается только восхищаться стойкостью и смелостью девчонки. Девчонки, которая вообще оказалась там случайно.

— Поймал… е е… чтоб не сбежа…аа…ла.

— Конченые, — встаю, брезгливо вытирая руки. — Трогали ее?

— Нет, — пыхтит он в ответ.

— А бил кто? — поддеваю морду носком ботинка.

— Никто, — машет головой, — никто точно… точно Беркут… никто.

Значит, я прав. Что-то произошло с ней после. На лице в ту ночь ничего не было стопроцентно. И опухших полос на бледной коже тоже. Слишком жадно я ее разглядывал.

— Рядом с ней увижу — сядешь в инвалидное кресло. Усек? — предупреждаю, ощутимо надавливая подошвой на щеку.

— Ддда, ппппрости, я… не хотел.

Сплевываю рядом и ухожу. Врет мразь.

Звенит долбаный звонок. По расписанию геометрия. Минус Пилюгин. Полагаю, он благоразумно отправился в травмпункт с отрегулированным до нужного мне положения плечом.

Циркуль распинается у доски, разжевывая отупевшим выпускникам понятие центральной и осевой симметрии. Грановская пытается отвлечь меня своей задранной «по самое не хочу» юбкой. Кладет руку мне на колено. Гладит, направляясь выше, но я раздраженно сбрасываю ее когтистую лапу. Не тот настрой совершенно. Перед глазами все еще стоит смущенный и растерянный взгляд Лисицыной. Опущенные ресницы, искусанная до крови на нервной почве губа. Пылающие щеки под моими пальцами. Она не собиралась что-либо рассказывать. Сам выясню, раз такая упертая.

Собственно так я и поступаю. Нарочно жду, когда все ушуршат на перемену. Откидываюсь на спинку стула. Сверлю взглядом классного руководителя. Она щелкает мышью и невозмутимо пялится в экран, периодически поправляя очки в толстой оправе.

— Элеонора Андреевна, а где Лисицына? — спрашиваю, пытаясь игнорировать бесящие щелчки компьютерного грызуна.