Частичка тебя. На память (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

А помнишь, как она и Тимирязев шептались за столиком и хихикали? Помнишь, как хотелось швырнуть в старого друга если не стулом, то хотя бы сахарницей?

Кажется, вот после этого дичь и полезла изнутри, словно камни из почек.

— Алена Дмитриевна уже обновила расписание аренды ресторана, — сухо озвучивает Эндж, кивая на свой монитор, — там указана ваша фамилия и тип банкета. Еще вопросы есть, Николай Андреевич?

Ох, дьявол!

Нет у меня вопросов, одно только желание потянуться вперед, коснуться её ладони и попросить прощения. Хоть за что-нибудь.

За три года куриной слепоты и нежелания видеть чувства Энджи — хотя это из разряда непростительного.

За нынешнее стремление обвинить её во всем, в чем виноват только я и никто больше. Даже сейчас моя паранойя нашептывает, что что-то в глазах Эндж мелькнуло… Неискреннее! Нет, просить прощать паранойю — это тоже перебор.

Может хотя бы за то, что я уступил Юле, которая трое суток не принимала больше никакого другого места для свадебного банкета, кроме Артемиса. Она рыдала и приводила тысячу причин, почему отмечать хочет именно в клубе.

Мы здесь познакомились.

У неё здесь все подруги.

Она ужасно любит этот клуб, иначе бы она отсюда давно уволилась.

Она ужасно хочет не простую свадьбу, а тематическую, и какой же может быть другой наша тема, если мы оба любим лошадей?

Свежий воздух будет очень полезен для ребенка, поэтому она не хочет никакой Москвы.

А мне было уже настолько тошно обсуждать эту тему, что в какой-то момент я просто бросил: «Ладно», — и уж потом подумал о последствиях этого решения.

Об Эндж.

И о том, что, очень вероятно, она всему этому рада не будет.

Вот только сейчас ощущение, что ей уже плевать.

— Примите мои поздравления, Николай Андреевич, — Эндж выдает мне официальную улыбку и зарывается в ящик стола, — совет да любовь и все такое. Организационные моменты вашего мероприятия обсудим завтра. Сегодня у меня осталось пятнадцать минут, и Артем Валерьевич предложил мне уехать чуть пораньше.

— Я хочу обговорить не организационные свадебные вопросы, — произношу через силу, — а личные наши с тобой, обострения которых я не хочу.

Я хочу хоть в этот раз получить взрыв самостоятельно, а не через Юлу. Ей это все-таки опасно.

— Личные? — Энджи чуть изгибает бровь. — У нас нет с вами личных вопросов, Николай Андреевич.

— Анжела!

— Нет, Ник, — впервые за несколько недель нашей совместной работы она называет меня так, и говорит это сухо и раздраженно, — я повторю — нет. У нас с тобой нет личных вопросов и не будет. При моем трудоустройстве мы обговорили все условия. И я повторюсь, мои приоритеты — вот тут, — она невесомо касается пальцами своего уже начинающего обозначаться животика, — и изменять этому я не собираюсь. Так что… Организационные вопросы решим завтра, сегодня меня уже ждут.

— Тимирязев?

— Есть какая-то разница? — Энджи пожимает плечами. — Ну да, он, но это абсолютно не твое дело.

Есть два варианта — либо сейчас она виртуозно держит себя в руках, либо — все что было у нас с ней — действительно в прошлом. Эндж идет дальше. Красит губы для другого мужчины.

— Он тебя подвозит домой? — меня несет совершенно не в ту степь. — Разве это не противоречит деловой этике?

— Сегодня первое занятие в школе будущей матери, — откликается Эндж все так же без эмоций, — если я поеду обычным маршрутом, через автобус и метро, я опоздаю. Да, Артем Валерьевич предложил меня подвезти. Если у вас есть возражения, Николай Андреевич, мы можем обсудить их завтра утром с Артемом Валерьевичем.

Её твердый взгляд — то еще испытание. Будто лишнее напоминание, что эта дистанция — моя вина. Я проиграл и бросил её одну год назад. Я от неё ушел после нашей с ней единственной ночи. Я требовал от неё исключительно деловых отношений.

Я, я, я!

Все это — я!

Я, который принял решение оставить её в покое.

У меня есть тысяча возражений против Артема, но все их мне приходится сглотнуть, наблюдая только, как Эндж морщится, застегивая курточку, слишком сильно её обтягивающую, смотрится в зеркало, чтобы пройтись пальцем по контуру губ, поправляя помаду.

— Ты уверена, что он не сделает тебе больно? — отворачиваюсь к её столу, касаюсь пальцами бутона одной из роз, оставленных в вазе. Пропускаю между пальцами открытку-кругляшок с каллиграфическим «А.Т.», прикрепленную к ленточке.

— Ну, — Энджи бросает на меня короткий недовольный взгляд, — он — не ты. Чемпионом ему точно не быть и рекордов не ставить. Вряд ли он идеален, таких мужчин просто нет. Но я ему действительно интересна. Это уже неплохо.

Ей сигналят с парковки административного корпуса, протяжный клаксон Тимирязева уже узнает и Энджи. Все, что мне остается — выйти следом за ней из её кабинета и пронаблюдать бессильно, как она усаживается в машину Тимирязева.

Она идет дальше. Порвала с нашим прошлым и идет!

Не думал, что это событие продерет меня настолько глубоко.

30. Энджи

Когда я выхожу из дома утром — мелко моросит дождь.

Я кошусь на часы, понимаю, что две минуты у меня есть, и задираю голову вверх, подставляя лицо мелким каплям и очищая мысли.

Мне бы… Просто подышать. Посмотреть на медленно желтеющие листья, почувствовать, как распускаются тугие петли напряжения на моей душе.

Осень…

Чем старше становлюсь — тем больше начинаю к ней тяготеть. Она кажется почему-то честнее, чем вертихвостка весна, которая не может определиться — то она закидывает снегом в мае, то устраивает пепелящую жару. И лето, так часто в последние годы даже не похожее на лето, да и зима, если честно — так часто халтурит, не досыпая снега, не додавая льда.

Осень — самая честная, самая стабильная, осень — всегда осень.

Пора замедления, подведения итогов. Время, чтобы уснуть и переродиться.

Так, все, мои две минуты кончились. Жаль, но что поделать. Пора! Троллейбус-метро-автобус — мой утренний пакет приключений ждет меня.

Сегодня открытие скачек. И уйма народу будет сыпать нам гневные и не очень отзывы. Я точно знаю — все готовы, все сотрудники на взводе, как хорошо смазанные и верно собранные винтовки. И если даже какую-то «винтовку» заклинит — что ж, я знаю, что делать. Разобрать косяк на детальки, промыть мозг, настроить на работу во что бы то ни стало.

В ход пошла система пяти нарушений — если за время турнира на одного сотрудника накопится пять жалоб — он лишается премии в следующем месяце. Те, кто не получат вообще ни одной жалобы — получают еще одну, приятную надбавочку. Все уже рассчитано — прибыль со скачек будет таковой, что мы сможем себе это позволить. А чем выше поднимется наш весьма средненький рейтинг в глазах поисковых систем — тем позитивнее будет наша дальнейшая работа.

Больше клиентов — меньше проблем. Никого не придется сокращать, возможно, Артем даже найдет нам инвестора поприличнее, чем Вяземский. И я — получу премию и куплю себе новую куртку.

Мечты, мечты…

Вот по-любому, что-нибудь пойдет не так!

Ну, разумеется! Ведь я же совершенно вычеркнула из своего уравнения все плохое, что может испортить мне настроение. Увы, это самое плохое этим оказывается недовольно.

И подсовывает оно мне… Юлю! Да-да, Юлю Воронцову, нашу сладкую медсестричку, при виде которой мне ни в коем случае нельзя деревенеть лицом.

— Приветик, — наш клубный ангелочек нагоняет меня по дороге от парковки служебного автобуса.

Эх, и почему дождь такой мелкий, слабый… Ливанул бы от души, глядишь, и не осмелилась бы эта бабочка выпорхнуть на свет божий.

Впрочем, я ожидала её появления. Даже удивительно, что Ольшанский пришел ко мне раньше.

— Доброе утро, Юлия Александровна, — тихо откликаюсь, зарываясь глубже носом в огромный шарф. Шарф сегодня утром с обострения немыслимой щедрости презентовала мне тетка. И напомнила, что старшая по дому снова напоминала про долги по вывозу мусора.