Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира
— Именно, — ответил Мадинин спутник, пропуская ее перед собою.
— Но как? — спросила она.
— Очень просто. — Они медленно пошли по коридору. — Мы в Москве. Землетрясений и прочих катаклизмов природного толка здесь обычно не бывает. Здание новое, лифт в нем — тоже. Значит, он остановился по какой-то пустяковой причине. И, значит, механик запустил его сразу же, как только пришел. Видимо, запуская, он сдвинул какой-нибудь регулятор света. И тут же вернул его в прежнее положение. Вот и вся логика. Вот я и на месте, — добавил он.
Они стояли перед дверью, над которой висел маленький ромб с цифрой 7.
— Вам сюда? — удивленно спросила Мадина. — И мне тоже…
— Так вы к Никите Алферову идете устраиваться? — почему-то обрадовался он. — Вы программист?
— Нет. То есть да, иду к Никите… Алферову. — Мадина только теперь узнала фамилию Никиты. — Но я не программист.
— А кто?
«Никто», — таким был бы честный ответ, и именно так Мадина ответила бы на этот вопрос еще вчера.
Но сегодня что-то изменилось. Она еще и сама не понимала что, но чувствовала эту перемену, произошедшую то ли с ней, то ли с миром вокруг нее. Она чувствовала эту перемену будоражаще и остро.
— Это мне как раз и предстоит понять, — чуть заметно улыбнувшись, сказала она.
— Что ж, прошу.
Он открыл перед нею дверь, и они оказались в просторном помещении, в которое выходило несколько дверей. За стойкой в центре сидела девушка, очень молоденькая и очень милая. Она приветливо улыбнулась вошедшим.
— Никита Алексеевич ждет вас, Аркадий Андреевич, — сказала она, обращаясь к Мадининому спутнику.
Ждет ли Никита Алексеевич также и Мадину и кого он ждет в первую очередь, девушка не сказала. Она вообще не взглянула на нее — все ее внимание было отдано человеку, которого, оказывается, звали Аркадием Андреевичем.
Но прежде чем Мадина успела спросить, что же делать ей, одна из дверей открылась и из нее вышел Никита.
— Здравствуйте, — сказал он, обращаясь одновременно к Мадине и к Аркадию Андреевичу. — Рад вас видеть.
Сегодня, у себя в офисе, он выглядел совершенно иначе, чем вчера в ресторане, и уж тем более иначе, чем когда-то в простеньком кафе. Во всем его поведении чувствовалась дистанция — та самая субординация, о которой предупредил Мадину ее неожиданный собеседник.
Только вот непонятно было, к кому же все-таки обращается этот новый, холодноватый, отстраненный Никита. И кто должен первым войти к нему для беседы, непонятно было тоже.
— Знаете, — повернувшись к Мадине, вдруг сказал Аркадий Андреевич, — я должен был бы предложить войти вам. И потому что вы дама, и, главное, потому что я напросился к Никите Алексеевичу всего час назад и он не смог мне отказать. Но я попрошу вас подождать. Не сочтите за труд.
Его слова не прозвучали ни приказом, ни вопросом. Они прозвучали так, что с ними хотелось согласиться. Или это именно Мадине хотелось с ними согласиться, и именно в той ситуации, в которой она так неожиданно оказалась? Что-то было в этой ситуации странное, будоражащее. Она, эта ситуация, была частью общей перемены мира, которую Мадина чувствовала.
— Я подожду, — кивнула она.
— Наташа, свари даме кофе, — распорядился Никита. — Пойдемте, Аркадий Андреевич.
И они скрылись за дверью кабинета.
Глава 3
«Медные крыши, — думала Мадина, глядя в окно. — Да нет, не могут они быть медными. Но почему они такие зеленые?»
Крыши, раскинувшиеся сколько простора хватало за окнами дома, в самом деле выглядели так, словно были подернуты медной патиной. Мадина думала об этом каждый раз, когда на них падал ее взгляд.
А это происходило часто, потому что окна в ее теперешнем жилище были панорамные — они опоясывали квартиру по всему ее периметру. Собственно, это и не квартира была, а то, что называется пентхаусом.
Когда Мадина вошла сюда в первый раз, квартира состояла только из этих вот окон. Она была так просторна и так светла, что показалось бы странным, если бы кому-то вздумалось разгородить ее стенами.
— Моя студия, — сказал Аркадий Андреевич. — Нравится?
— Да, — кивнула Мадина.
Ей в самом деле понравилось то, что она увидела, и зачем же она стала бы это свое впечатление скрывать? Она вообще чувствовала себя так свободно и, пожалуй, даже раскованно, да-да, именно раскованно, как никогда в жизни.
И это тоже было частью ее нового состояния — осознания того, что мир меняется и она меняется вместе с ним. Или наоборот — мир вместе с нею.
Если бы не такое вот осознание, она вообще не оказалась бы в этой квартире. Хотя ей и до сих пор было не очень понятно, как же это все-таки произошло.
Она сидела за стеклянным столиком у окна, смотрела, как мокнут, становясь резче, под ясным июльским дождем зеленые крыши старых домов на Чистых Прудах, и думала о том, как странно и неотвратимо повернулась ее жизнь.
Когда Аркадий Андреевич вышел из Никитиного кабинета, Мадина допивала уже третью чашку кофе. Секретарша Леночка потчевала посетительницу с большим энтузиазмом и радушием; видимо, в интонациях Никитиного голоса было что-то такое, что заставило ее отнестись к Мадине именно так.
— Извините, Мадо, — сказал Аркадий Андреевич, закрывая за собой дверь кабинета; Никита почему-то не вышел его проводить, хотя встречать выходил же. — Из-за меня вам пришлось задержаться.
— Ничего, — сказала Мадина, вставая. — Теперь я могу войти?
— Можете, — кивнул он. — Но…
Мадина приостановилась, ожидая, в чем будет заключаться «но». Аркадий Андреевич молчал, пристально глядя на нее.
— Но — что? — не выдержала она наконец.
— Но очень ли вам это нужно?
— Что нужно? — не поняла Мадина.
— Входить в этот кабинет.
— То есть как? — удивилась она. — Конечно, нужно.
— Зачем?
— Я хочу устроиться на работу, — сердито сказала она.
Ее начал раздражать этот странный разговор. И особенно этот интерес постороннего человека к ее намерениям, к тому же интерес какой-то недосказанный.
— Вы действительно хотите именно этого? — продолжал он свои странные расспросы.
— Да! — совсем уж сердитым тоном ответила Мадина.
Леночка переводила взгляд с Аркадия Андреевича на нее. Взгляд просто-таки полыхал любопытством.
— А я думаю, вы хотите другого, — усмехнулся он.
— Чего же, по-вашему, я хочу?
— Перемены участи.
Мадина оторопела. Откуда он это узнал? Хотя, правда, по тому, что, выйдя из кабинета, он назвал ее Мадо, нетрудно было догадаться, что он говорил о ней с Никитой. Но зачем?
