Краш-тест (СИ) - Рябинина Татьяна

С трудом оторвавшись от моей груди, выбравшейся на свободу из чашечки лифчика, Максим поднял глаза.

- Нин, ты?..

- Да, - перебила я, поморщившись с досадой.

Диван – скрипучий, неудобный. Да какая разница?! Хоть на столе, хоть на потолке. Уже ничего не имело значения. Лишь бы только было – и скорее.

Мы еще не знали друг друга, и все получалось наугад, сумбурно, торопливо. Но никого я еще не хотела так сильно. Ни о ком так не мечтала, никого так не ждала. И поэтому ни с кем мне не было так хорошо. Я снова тянулась ему навстречу, раскрываясь, отдавая себя, и каждая клеточка отзывалась на прикосновения его рук, губ, языка – словно пела от радости. Наши движения сливались в одно, и мы сплетались, как два дерева, растущие из одного корня – еще ближе, еще теснее.

Первый раз оказаться вдвоем с любимым мужчиной, почувствовать наконец его в себе – мало что может сравниться с этим по накалу ощущений. Я кусала губы и впивалась ногтями в спинку дивана – лишь бы удержаться от стонов, которые так и рвались наружу. Максим шептал что-то мне на ухо, нежное, страстное, а я жалела, что не могу видеть его лицо, глаза – смотреть в них, тонуть, растворяться.

Оргазм был как налетевшая огромная волна, которая ослепляет, оглушает и уносит в открытое море. Нечем дышать, невозможно сопротивляться – и вот уже сдаешься ей, и мир исчезает…

А потом появляется снова, проступая, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель. И ощущение невыносимо острого счастья превращается в свою противоположность. Потому что в нашей реальности ему нет места. Сейчас мы оденемся, и каждый пойдет к себе домой. Он к Зое, а я к Герману.

Максим сидел, откинувшись на спинку, и рассеянно поглаживал мою ногу, обтянутую чулком.

- И что мы теперь будем делать?

Он озвучил то, о чем про себя думала я. Но лучше бы промолчал.

- Мне кажется, это тебе решать, - я села и рывком вытащила из-под него свои трусы.

- Мне кажется, это решать нам обоим, - его глаза холодно блеснули в свете фонаря за окном.

- Я для себя давно все решила.

Завязав пояс платья, я нашарила под столом сапоги. Свет включать не хотелось.

- Подожди, сейчас такси вызову, - Максим встал и достал из кармана пиджака телефон.

- Сама доберусь.

- Я сказал, подожди!

Мы стояли и смотрели друг на друга – как два врага. И я сдалась. Сняла с вешалки пальто, взяла сумку и сказала, подойдя к двери:

- На улице подожду.

Не успела я и до лестницы дойти, как за спиной послышались шаги – Максим догонял меня, на ходу надевая куртку. Мы спустились вниз, вышли в холл.

- Нина, послушай…

- Вы уже уходите?

Из кафе в сторону лестницы направлялась Кристина, хорошо навеселе. Вот был бы номер, задержись мы немного. Или приди она пораньше. О чем мы только думали? Да ни о чем, кто бы сомневался.

- Да. Такси вызвали, - ответил Максим.

- А меня возьмете? Я только за сумкой.

- Давай.

На крыльце курили тетки из отдела маркетинга, а Юрик рассказывал им что-то веселое, все еще в надежде, что вечер закончится томно. Выскочила в распахнутой шубе Кристина, тут же подъехало такси.

- Нинка, ты что такая кислая? - спросила она, когда мы с ней устроились на заднем сиденье.

- Выпила лишнего, - ответил за меня Максим, севший спереди.

Я скрипнула зубами и не ответила. Одна радость – до Фурштатской по пустым улицам и десяти минут пути не набежало. Кристина болтала, как взбесившийся попугай, не замечая нашего с Максимом тяжелого молчания. Такси затормозило у моего дома, и я вышла, бросив: «До завтра!», на что Кристина, разумеется, ответила: «Уже до сегодня!»

Поднявшись на свой этаж, я остановилась у двери квартиры. Достала телефон – без десяти час. А мне казалось, что уже должно было наступить утро. Идти домой не хотелось. Но не на лестнице же сидеть. И по улицам не побродишь – ночь давно, да и холодно в открытом шелковом платье под пальто.

Сосчитав до двадцати, я открыла дверь и вошла в прихожую. В квартире было темно и тихо, хотя Герман обычно в это время еще не спал. Поблагодарив мироздание за передышку, я закрылась в ванной, сняла с себя все и бросила в корзину для белья. Встала под душ и наконец-то смогла дать волю слезам – как будто теплая вода открыла какие-то затворы.

Я словно смывала с себя все, что произошло. Прикосновения Максима, его поцелуи. Бесследно. А в голове снова и снова пела Тони Брэкстон, и я как наяву видела нас вдвоем. Как будто смотрела со стороны. Смотрела – и видела, как лежала на диване, запрокинув голову, а Максим, наклонившись надо мной, целовал шею, грудь, опускаясь все ниже и ниже. Я вспомнила, как мягко, осторожно он вошел, и меня снова затопило лихорадочным жаром. Тяжесть его тела, едва различимые в темноте черты лица…

О господи…

Когда я легла, отодвинувшись на самый край кровати, Герман сказал совершенно не сонным, раздраженным голосом:

- Странно, что ты вообще пришла.

Я не ответила, повернулась к нему спиной. И представила, как Максим сейчас лежит в постели рядом с Зоей. Привычно укусила угол подушки, и снова слезы хлынули ручьем.

Наверно, я не спала ни минуты. Утром, посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась: ну и чучело! Глаза красные, опухшие, физиономия отекшая, как будто действительно с крепкого бодунища. Кое-как я привела себя в порядок, оделась и вышла на кухню. От одной мысли о еде стало тошно, но надо было запихнуть в себя хоть что-то. После непродолжительного торга организм согласился на чашку кофе и бутерброд с сыром.

Я села за стол и снова вспомнила то, что сказала ночью Максиму.

Герман всегда говорил, что, при относительно приличной письменной речи, устно я мысли формулирую так, что без поллитры не разберешь. Мне действительно часто казалось, что говорю ясно и прозрачно, но собеседник мог истолковать мои слова совершенно превратно.

Я сказала, что все давно для себя решила, подразумевая, что хочу быть с ним. Но это точно так же могло означать: «Иди ты, Фокин, на хрен!» И, учитывая контекст, вероятность того, что Максим понял меня по второму варианту, была на порядок выше. И ведь что любопытно, когда дело дошло до вопроса контрацепции, хватило всего двух слов, чтобы понять друг друга.

Кстати, насчет контрацепции…

Я открыла ящик стола, достала блистер с таблетками, и в глазах у меня потемнело.

В упаковке их было четыре ряда по семь штук. Я должна была принять пятнадцатую – начать третий ряд. Но во втором одиноко торчала одна розовая таблетка – вчерашняя.

= 27.

29 декабря

В девять часов в офисе еще никого не было. Кристина приплелась, когда я уже зарылась в интернет, налив вторую кружку кофе. Судя по тому, что поисковик сразу выдал «таблетку», как только я набрала «пропустила», а потом выкинул миллион страниц, подобных лосих хватало с избытком. Вот только информация была, мягко говоря, противоречивая.

- Я ужасная мать, - вздохнула Кристина, включив ноутбук. – И ребенок меня теперь ненавидит.

- Чего так? – я рассеянно оторвалась от монитора.

- Оставила вчера с соседкой. Она его уложила и сама уснула на диване в другой комнате. Оставила торшер гореть, а лампочка перегорела. Валька проснулся – в квартире темно, никого нет. И до самого моего прихода тихонько рыдал, думал, что его все бросили навсегда. И утром со мной разговаривать отказался.

Ребенка мне было жаль, но свои проблемы занимали гораздо сильнее.

- Сочувствую. Ничего, отойдет. Новый год на носу, подари подарков побольше, своди куда-нибудь… Твою мать! – застонала я, просмотрев тысячную по счету страницу, содержание которой на сто процентов противоречило предыдущей.

- Чего ты там?

- Крис, что будет, если таблетку пропустила? – отчаявшись найти достоверную информацию, я все же решилась спросить у нее.

- Чего? – удивилась она, но тут же переключилась в режим гинеколога: - Какую именно таблетку, которую по счету и на сколько пропустила?