Ольга Агурбаш - Febris эротика
У Веры нашелся словарь. С этим словарем Галя не очень быстро, правда, но справилась с объявлениями. Раздел «няни» был довольно скуден, видимо, лето – не сезон для нянь, но несколько телефонов Галя все же обзвонила. Понимая все свои минусы – незнание языка, незнание города, она предлагала свои услуги за меньшие деньги, чем было указано в объявлении. Зато ей необходимо было проживание. Ей отказывали…
Но в одно место все же пригласили. Там срочно нужна была помощница: двое маленьких детей очень нуждались в няне. И что странно, хозяйке даже показалось плюсом, что женщина русская и что говорить она будет с детьми в основном на английском. Оказывается, то, что нужно!
Вот оно счастье! Да, небольшие деньги, совсем-совсем небольшие, зато проживание и питание!
Хозяйку звали Паолина, ее мужа Андреа.
Паолина была темноволоса, худощава и улыбчива. Она блестела темными глазами, стремительно передвигалась по дому, говорила много и быстро. Первое время Галя ее не понимала, а переспрашивать стеснялась. Паолина сначала не слишком озадачивалась тем, слышит ли ее няня, понимает ли. Но буквально через несколько дней осознала нерезультативность подобного общения и стала стараться разговаривать с Галей степеннее и спокойнее. Они быстро поладили, тем более что дети потянулись к русской женщине. Паолина была искренне рада, возвращаясь по вечерам, наблюдать картину семейной идиллии. Дети вместе с Галей располагались на ковре, собирали пазл. Или сидели на диване, обнявшись, и завороженно слушали сказку. Галина читала медленно, с выражением, имитируя голосом образы главных героев. Снежная королева ее устами говорила холодно и четко. Мальчик Кай, как эхо, повторял слова своей госпожи жестко и надменно. Девочка Герда плачущим голосом признавалась ему в любви и проникновенно шептала какие-то совсем простые слова, которые оказывались почему-то самыми важными.
За «Снежной королевой» шла «Русалочка», потом «Красная шапочка», потом «Малыш и Карлсон». Паолине казалось, что Галя предлагает детям слишком серьезную литературу, что можно, наверное, ограничиться «Чиполлино» и «Буратино», но дети с удовольствием слушали то, что читала им няня, и, даже если чего-то не понимали, переспрашивали или просили прочесть еще раз.
Андреа тоже сразу принял и высоко оценил странную русскую, как он называл ее в разговоре с женой.
– Почему ты говоришь о ней «странная»?
– Но она выглядит как-то затравленно, забито, бедно. А послушать ее… такая речь грамотная. Вроде язык знает плохо, а фразы строит правильно. И по-английски хорошо говорит. Дети ее понимают.
– Так она же учительница. И к тому же детей любит.
– И еще, знаешь, я как-то пару раз дома был вечером, когда она детям сказку рассказывала. Или читала… Так я сам заслушался. Они в гостиной сидели, а я в столовой чай пил и прессу просматривал. Так я даже газету отложил и стал слушать. Она так артистично, с выражением, как в театре! Здорово!
– Слушай, может, ей зарплату сразу прибавить? Правда, жалко ее. В такой ситуации оказалась.
– Смотри сама. Только я бы сразу не стал. Пусть поработает месяца два-три. Там посмотрим.
Галя наблюдала за отношениями Паолины с мужем и вспоминала свою семью. Невольно сравнивала.
У них, например, было не принято, чтобы женщина ухаживала за мужем во время завтрака или ужина. Кто первый пришел, тот и готовит. Кто утром раньше встал, тот делает бутерброд не только для себя, но и для другого.
У Галины дома было совсем не так. Наверное, ее Сашка был и вправду неприспособлен к жизни или это сама Галя так его разбаловала, но только он всегда сидел и ждал: когда Галя порежет хлеб, когда ему подадут ложку, когда поставят на стол сметану, соль или варенье. И никогда он не мыл посуду. Убрать со стола мог. Это да. А вот с мытьем – нет, не справлялся. Руки берег. Артист все-таки.
Как теперь справляется? Кто готовит? Посуду моет? Стирает? Неужели все бросил на мать? Или сам все-таки хозяйство ведет?
При воспоминании о своих у нее начинало щипать в носу и щемить в груди. Она не позволяла себе расстраиваться при детях и держала свою боль внутри до ночи. И лишь когда Моника и Джо засыпали, она утыкалась носом в подушку и ревела. Горько и долго ревела, сморкаясь, вытирая слезы, кусая губы, чтобы не закричать в голос.
Наутро вставала с опухшими глазами, бежала в ванную, чтобы до пробуждения детей хоть примочки успеть сделать. Дни бежали за днями, складывались в недели… Постепенно Галина привыкала к своей новой жизни. Постепенно эта новая жизнь становилась все милей и милей ее сердцу. И все было бы просто замечательно, если бы не разлука, не тоска по своим, не пугающее своей неопределенностью будущее…
Олеся заболела неизвестно чем и неясно почему. Скорее всего, болезнь можно было бы объяснить переживаниями, стрессом, шоком. Она лежала в какой-то неказистой комнате, так называемой комнате для гостей, и целый день молчала.
Такое поведение было настолько несвойственно для шумной и подвижной Олеси, что Валентина Петровна испугалась по-настоящему. Она периодически забегала в комнату, где лежала дочь, сидела рядом, предлагала попить. Но все основное время была занята Луи. Тот почему-то не работал и все время находился либо дома, либо в саду. Садом, правда, трудно было назвать тот небольшой участок, который примыкал к дому. Ну не сад, пусть двор. Не в этом суть. А в том, что он неотлучно был в своем жилище и требовал постоянного присутствия рядом с собой. Наличие в доме постороннего человека, да еще больного, раздражало и злило его. Деньги на врача он жалел, а лекарства без назначений врача не покупал принципиально. Получался замкнутый круг, разрывать который он не собирался.
Валентина Петровна металась между женихом и больной дочерью. До какого-то момента она еще пыталась убедить себя, что все нормально, что вот-вот – и все наилучшим образом разрешится, все устроится. Либо она уговорит Луи вызвать врача, либо дочь самоизлечится волшебным образом, либо произойдет еще что-то такое, отчего всем будет хорошо.
Конечно, Валентина Петровна была далеко не наивной женщиной. Конечно, в своей непростой жизни она повидала многое. Но ей очень хотелось жить в Италии, став при этом законной супругой итальянца. Иметь гражданство, обладать и этим домом, и этим, пусть очень скромным садом, ездить в Венецию, когда вздумается, отдыхать на море в бархатный сезон, наслаждаться мягкостью климата, вкусной едой и легким вином. Ежедневно наслаждаться, ежечасно. И всю жизнь.
Луи она не любила. В своей жизни она любила нескольких мужчин. Трех-четырех, не больше. Луи в их число не входил. Но невзирая на отсутствие глубоких чувств, она терпела его, принимала и готова была на некий дискомфорт в собственных ощущениях ради своего комфорта в дальнейшем.
