Фэй Уэлдон - Ненавижу семейную жизнь
Агнешка и Мартин отправляются за покупками
Агнешка живет у Хетти с Мартином уже три месяца. Китти исполнилось девять месяцев, и она сейчас переживает оральную стадию, как это называет Агнешка. Обучение на курсах по уходу за детьми, где она занималась, было построено на фрейдистской основе. Когда Китти сердится на какой-нибудь предмет за то, что не может с ним сладить, и хочет разгрызть его на кусочки своими мелкими молочными зубками — у нее уже два снизу и два сверху, — Агнешка объясняет, что это естественное проявление инстинкта смерти, Танатоса. Ее слова производят должное впечатление. Потом она добавляет: “Очень хорошо, что мы отняли ее от груди”, и Хетти внутренне ощетинивается — “мы?”.
Китти уже лепечет при виде Агнешки “ма-ма-ма”, и Мартин шутливо грозит Хетти: “Смотри, она, того и гляди, начнет считать своей мамой Агнешку. Ведь ей так легче и проще. Агнешка — слишком трудное имя, ей его не произнести. Зря ты не согласилась на Агнес”. И Хетти ощетинивается еще больше. Мартин мстит Хетти за то, что она раза два приходила домой позже обычного, задерживалась на работе из-за каких-то новых проектов, которые обещают интересное сотрудничество с Украиной, а Агнешке надо было идти на вечерние занятия и Мартину пришлось одному купать Китти, а Китти хотела играть и плескаться. И еще Хетти один раз слегка задержалась из-за небольшого выпивона в честь Коллин — она недавно родила мальчика и принесла его в агентство показать. Коллин пригласила Хетти и Мартина на крестины, Хетти сказала, что конечно придет, хотя сто лет не была в церкви, а Мартин, наверно, и вовсе никогда не был. Зато в школе она любила петь гимны.
Странное дело — увидев сына Коллин, Хетти загрустила. Ей очень хочется мальчика, но о втором ребенке и речи быть не может, без того забот полон рот. О приглашении на крестины она расскажет Мартину позднее, сейчас надо поскорее его утешить. И она, в привычной для себя роли миротворицы, замечает, что Китти сначала произнесла “па-па-па”, а уже потом “ма-ма-ма”, он должен быть доволен, что он у нее на первом месте. Но тут встревает Агнешка со своим “па-па-па” вечным всезнайством: дети, оказывается, всегда сначала произносят, а уж потом “ма-ма-ма”, это естественный путь их развития, звук “п” им дается легче, чем “м”. Хетти охватывает необъяснимый гнев. Ей хочется прогнать Агнешку из своей жизни, хочется, чтобы ее ребенок принадлежал только ей.
Но она знает, что к тому времени, когда она воскресным утром будет пить с Мартином свежеподжаренный и свежемолотый кофе в лучах низкого осеннего солнца, которое светит в чистые стекла вымытых два дня назад Агнешкой окон, ее о-пэр уже успеет вынуть из посудомоечной машины чистую посуду и загрузить машину снова, сбегать в химчистку, повесить костюмы Мартина в шкаф, поменять Китти памперс и переодеть ее, смазав раздражение (после того как Мартин два вечера подряд купал ее и укладывал спать, на попке появилась легкая опрелость), а заодно почистить ей уши ватными палочками. И потому Хетти душит свое раздражение. Китти будет очень хорошенькая, все в один голос твердят. У нее большие синие глаза, она смышленый и веселый ребенок. Ребенок сидит сейчас в своем высоком стульчике и колотит ложкой по овсяной каше, Агнешка говорит спокойно и вразумительно: “Не надо, Китти”, и Китти перестает колотить. Нет, Хетти без Агнешки не обойтись. Ничего уже не изменишь, поздно.
Звонит двоюродная бабушка Серена и интересуется, как дела, не надо ли им помочь с выплатой ипотеки за этот месяц, но Хетти говорит, нет, нет, им на все хватает, а когда она получит через полгода обещанное повышение, будет просто отлично. Теперь у нее в агентстве свой отдельный кабинет, раньше она сидела вместе с малоприятной пожилой особой по имени Хилари, но сейчас они благополучно разъехались.
— Хм, — говорит Серена. — С пожилыми особами надо держать ухо востро. Они за свою жизнь кое-чему научились.
— Ну что ты, у нас на работе такая мирная, доброжелательная обстановка, — говорит Хетти. — Мы же занимаемся авторскими правами и публикацией книг.
Серена, опубликовавшая за свою жизнь тридцать две книги, иронически хмыкает и спрашивает Хетти, как малышка, и Хетти, устыдившаяся вспышки злобы против Агнешки, перечисляет, сколько дел та успела переделать за последние два часа.
— Просто волшебница, — заключает она.
— Как бы не колдунья, — говорит Серена, — но напрасно она чистит ребенку уши ватными палочками. Отбери их у нее. Она может повредить Китти барабанные перепонки. Лучше мыть уши намыленной фланелькой и потом аккуратно протирать ушную раковину.
Серена любит давать советы всем и обо всем на свете — и как вылечить молочницу, и как пережить развод, и как роман написать. Ей кажется, что если она что-то знает, а другие нет, она просто обязана всех научить. Она чуть не каждую минуту говорит: “Знаешь, по-моему, тебе стоит…”
Хетти передает Серенин совет Агнешке, и Агнешка вдруг грубо огрызается — у них в Польше все чистят младенцам уши ватными палочками, и ничего, насколько ей известно, никто в стране не оглох. Хетти ошарашена. Она и представить себе не могла, что Агнешка может так реагировать. А Агнешка плюхается на стул — именно плюхается, хотя раньше она всегда вполне грациозно садилась, — закрывает лицо руками и начинает рыдать.
— Я одна в чужой стране, никому до меня нет дела. Я так давно не была дома, мой муж найдет себе другую. Звонить ему часто я не могу, слишком дорого, и вашим телефоном я тоже пользоваться не смею.
Входит Мартин с Китти на плече, видит Агнешку в слезах, слышит ее причитания, и ему делается неловко. Конечно, Агнешка — очень щепетильный человек, говорит он, не хочет вводить их в лишние расходы, но пожалуйста, пусть звонит своему мужу, сколько ей нужно. Но вот относительно ватных палочек Серена все-таки права, мягкая фланелька намного лучше, добавляет он.
И на этот раз Хетти ему благодарна. Она понимает, что Мартин сумел и успокоить Агнешку, и угодить ей, Хетти, и ее охватывает гордость за Мартина. Как замечательно он научился строить отношения с людьми, это талант. Хетти уже и без того чувствовала, что проблема с телефоном назрела. Барб советовала Хетти сказать Агнешке, чтобы та каждый раз спрашивала позволения, если ей надо сделать международный звонок, но Агнешка, безусловно, заслужила право по возможности оградить свою личную жизнь от постороннего глаза, и Мартин это тоже понимает. С тех пор как его произвели в заместители главного редактора, он носит контактные линзы, и Хетти разглядела, что у него очень красивые синие глаза, странно, почему она раньше этого не замечала? Может, просто времени не было. После всего только двух номеров, отражающих новый стиль мышления, “Деволюцию” стали гораздо лучше раскупать, и Гарольд говорит, что это в значительной мере заслуга статьи Мартина о фастфуде — “Маленькие радости жизни”.
