Галина Яхонтова - Сны Анастасии
На двери „логова“ Гурия записка „Не беспокоить“ так и не появилась, поэтому приятели начали стучать. Сначала интеллигентно, потом по-студенчески и, наконец, неистово, как стучали бы сотрудники гестапо или НКВД.
С той стороны послышался слабый встречный стук и столь же слабый нежный голосок:
— Заперто!
Приятели поднатужились и выбили дверь. Вольный сквозняк пробежал от окна до входа, не встретив преград на своем пути.
Сопротивляясь воздушному потоку, друзья вошли в обитель и увидели, что жгучая брюнетка сидит на кровати в дальнем углу комнаты, охваченная необъяснимым оцепенением.
— Вика, а где Гурий?
— Он вышел, — томно, нараспев произнесла мхатовка.
— Как вышел? Куда?
— Он что же, запер тебя? — наперебой расспрашивали ребята.
— Он вышел туда. — Театральным жестом Виктория указала в сторону окна.
— Как же — туда? — заорал Юрик. — Это же окно! Ты понимаешь? Окно!!!
Ребята подбежали к роковому подоконнику и увидели внизу распятое на железной решетке неподвижное тело. Коля тут же бросился вызывать „скорую“. Вика подошла к окну, по всем правилам актерского искусства взглянула вниз и, выдержав паузу, достойную Джулии Лэмберт, произнесла:
— Ах, какой он далекий.
Как выяснилось при „разборе полета“, Гурий остался не только жив, но и относительно здоров. Головокружение „без успеха“ вызвало сотрясение мозга, а удар о решетку, как ни странно, — воспаление аппендикса. В институте им. Склифосовского в палату чудесно спасшегося поэта преподаватели табунами водили студентов, по пути читая им лекции, похожие на проповеди. А какой-то доцентишка, долгие годы готовившийся к решающему рывку в своей жизни и в науке, описание этого странного случая смог раздуть до размеров целой докторской диссертации. Но слегка верующий Гурий остался уверен, что „то был перст судьбы“.
А стихи с сатанизмом (почти „Сатанинские стихи“!), чертовщиной и всем прочим, что не от мира сего, он, как оказалось, начал писать года за полтора до памятного полета. Но в такое опережение до сих пор никто не верил.
Настя допила остывший кофе и уже собиралась заказать еще одну чашечку, как в кафе стремительно ворвался Петя Орлов в сопровождении Любы Ладовой.
— Настюша, мы так и знали, что ты здесь, — защебетала Люба.
— Она догадалась. — Петя указал на спутницу. — Я возьму кофе!
Люба схватила верхний бутерброд с красной рыбой и присела к столику.
— Ужас! Мы такие голодные! Мы так спешили! Ты заждалась? Ну прости, прости… — галдела Люба, поедая уже второй бутерброд.
Настя заметила на ее шее свежие красные пятна, насколько можно замаскированные кремом-пудрой и слегка затененные воротником серого ангорского свитера, делающего Любину фигуру, по конституции похожую на тела рубенсовских героинь, еще более округленной и дородной.
— А где твоя желтая кофта? — почему-то спросила Настя.
— Желтая кофта? — удивилась Люба. — Я ее продала. А что?
— Ничего.
Настя догадалась, что от „неофутуризма“ Люба переходит к интимной лирике. Впрочем, она всегда была пылкой поклонницей интимности. И теперь, отжевав половину третьего бутерброда, начинала читать:
Ты ушел не к другой,а к другому…
— Это про бисексуала? — прерывала ее Настя.
— Нет, почему ты так решила?
— Ну кто же еще мог уйти от тебя к кому-то другому?
— Настя, ты же не дослушала! Он ушел к своему делу, а оно — „другое“, среднего рода. Теперь поняла?
— Поняла. Это вообще извращение, когда от женщины уходят к какому-то там делу.
Счастливый Орлов, потомок графов или их многочисленных крепостных, принес три чашечки кофе, и Настя с удовольствием приступила ко второй „дозе“.
— Что ты хотела от меня услышать? — Петя перешел к деловому разговору.
— О субботнем конкурсе „Мисс Столица“. Ты же в жюри, не так ли?
— Так, так… В общем, все будет, как всегда. Эти девочки уже прошли тур-конкурс фотографий, потом — отборочные „соревнования“. Знаешь там — вес, рост, все объемы… Месяц их дрессировали на какой-то подмосковной спортивной базе. И вот теперь — финал.
— Кто же их дрессировал?
— Точно не знаю. Но, кажется, учили красиво ходить, подбирали прически и косметику и, конечно же, шили платья.
— Понятно. А теперь постарайся предугадать результаты. Как в „Спортпрогнозе“.
— Это очень сложно, Настя. Девушки практически равные.
— Так как же мне ориентироваться? У кого интервью брать во время конкурса?
Петя достал из внутреннего кармана книжечку небольшого формата и протянул Насте.
— Вот. Здесь ты найдешь все, что тебя интересует. О каждой участнице. Возраст, род занятий и так далее… А главное — фотографии.
Она листала книжечку и в который раз убеждалась, что ничего не понимает в женской красоте. Девичьи лица казались слишком стандартными, лишенными даже тени крыла великого духа творчества.
— Спасибо, Петя.
— Да не за что. Я тебе еще позвоню накануне, если выплывут какие-нибудь новые данные.
Настя закрыла книжечку. На последней странице обложки значилось: „Спонсор конкурса — строительная фирма „Феникс“.
— И с каких это пор строители спонсируют красоток? — удивилась Настя.
— Не знаю… Но догадываюсь, что за этим могут скрываться какие-нибудь личные связи. Например, руководителя фирмы и некой красавицы.
— Которая и победит в конкурсе? — предположила Настя.
— Очень может быть. Повторяю: если что узнаю, сразу позвоню. — Он заинтересованно посмотрел на часы, забыв, что в присутствии дам подобные жесты считаются крайне неприличными. — Ой, девочки, мне пора. Нужно дочку отвезти в музыкальную школу.
Петя вскочил, уже на ходу чмокнув Ладову в щечку, и стремительно катапультировался.
Любино настроение заметно ухудшилось.
— Мне тоже, пожалуй, пора, — сказала Настя.
— А мне некуда спешить. — Ладова сообщила это пространству, переходя на колоратурное сопрано. — „Мне некуда больше спешить…“
Странно, но Настя не прониклась к ней сочувствием, которого Люба, безусловно, заслуживала в своей несчастной любви к неунывающему Пете Орлову, обремененному дочерью-школьницей и женой-стоматологом. Поговаривали, что он использует супругу и в собственных „карьерных“ целях: многие маститые уже успели бесплатно обрести новые резцы, клыки и коренные в российско-американской клинике, где она имела частную практику.
— Это ты о Пете написала: „Твоя жена — для нас преграда“?
— О ком же еще? Третий год все обещает мне с ней развестись, но, похоже, на самом деле и не думает. Все они такие…
