Шеррилин Кеньон - Любовник из фантазий
Грейс спустилась с крыльца и направилась к ним. Старшему из ребят, Бобби, было девять, Томми восемь, а малышке Кейти недавно исполнилось шесть. Их родители переехали сюда лет десять назад и всегда поддерживали с Грейс дружеские отношения.
– А потом что было? – спросил Бобби.
– Армия попала в ловушку. – Юлиан передвинул один из камней вдоль палки. – Кто-то нас предал. Это был молодой солдат, который хотел стать римским центурионом.
– Конечно, они же были самыми-самыми, – кивнул Бобби.
Юлиан поморщился:
– Они были никто в сравнении со спартанцами.
– Вперед, спартанцы! – бодро выкрикнул Томми. – Это наш школьный девиз.
Бобби толкнул брата так, что тот упал.
– Не лезь, пока тебя не спросили.
– Послушай, никогда не бей брата, – строго сказал Юлиан. – Братья должны защищать друг друга, а не драться.
Грейс вздохнула. Как жаль, что его братьям этого никто не говорил.
– Ладно, понял, – буркнул Бобби. – И что же было дальше?
Не успел Юлиан продолжить, как малышка наступила на камни и испортила им игру. Мальчишки закричали на нее, но Юлиан успокоил их и, подняв Эллисон на ноги, щелкнул ее легонько по носу. Она засмеялась, а он вернул камни и палки на место.
Бобби продолжил игру, а Юлиан стал рассказывать дальше:
– Командир македонцев понимал, что его армия зажата между холмами; у него не было никакой надежды уйти через фланги, никаких путей к отступлению.
– Значит, они сдались? – поинтересовался Бобби.
– Конечно, нет, – сказал Юлиан серьезно. – Смерть лучше позора.
Он надолго задумался. Произнесенные им слова были выгравированы у него на щите, и как командир он всегда руководствовался ими.
А вот как раб забыл давным-давно.
Дети придвинулись ближе.
– Они погибли, да? – спросила Кейти.
– Не все. – Юлиан постарался прогнать воспоминания. – Сперва они заставили римлян бежать с позором с поля боя.
– Но как? – воскликнули возбужденно оба брата. Юлиан подхватил на руки Эллисон и дал ей маленький красный мяч, чтобы ей было чем заняться.
– Когда римляне бросились вниз, македонский предводитель не построил войска фалангой, сделав их легкой мишенью для лучников и кавалерии, а вместо этого велел своим воинам рассредоточиться и сбивать римских конников с лошадей по одному.
– И это сработало?
Юлиан кивнул:
– Римляне не ожидали такой тактики, их ряды смешались.
– И тогда…
– И тогда командир, издав боевой клич, первым бросился в бой. Его пытались сбить с коня, но ни у кого это не вышло. Он был так разгневан предательством, что уничтожил всех врагов, кроме одного.
– Почему? – Бобби насторожился.
– Он хотел, чтобы тот, кому сохранили жизнь, передал послание.
– Послание?
– Ну да. Командир разорвал римское знамя на лоскуты и этими лоскутами перевязал кровоточащие раны римского полководца. «Рим должен быть уничтожен», – сказал он, после чего заковал легионера в цепи и отправил восвояси, чтобы тот передал его послание римскому сенату.
– Ух ты! – восхищенно воскликнул Бобби. – Если бы ты был у нас в школе учителем, тогда бы я точно сдал экзамен по истории.
Юлиан потрепал мальчика по черным кудрям:
– Если тебе станет от этого легче, то и я в твоем возрасте не очень-то интересовался этим предметом.
– Здравствуйте, мисс! – вежливо сказал Томми, заметив Грейс. – Мистер Юлиан сказал, что римляне были плохими.
Юлиан посмотрел на Грейс, и она улыбнулась:
– Что ж, ему лучше знать.
– А вы можете починить это? – Кейти протянула Юлиану куклу, и он, без труда найдя причину поломки, вставил на место пластмассовую руку.
– Спасибо. – Кейти доверчиво обняла Юлиана за шею, и он крепко прижал ее к себе. Грейс поняла, что в этот момент Юлиан видит перед собой лицо дочери.
– Кейти, Томми, Бобби, что вы там делаете?
Подняв голову, Грейс увидела Эмили, которая выходила из-за угла своего дома.
– Никак вы опять пристаете к мисс Грейс? А что здесь маленькая делает? Вы должны оставаться во дворе…
– Мама, ты знаешь, как играть в парселон? – Бобби вприпрыжку подбежал к ней. – Мистер Юлиан показал нам.
Грейс рассмеялась, а соседские дети, вернувшись к себе, сразу бросились к матери.
– Знаешь, – сказала Грейс серьезно, – у меня возникла одна мысль. Бобби прав – из тебя вышел бы превосходный учитель.
Юлиан фыркнул:
– Ну нет, в Аристотели я вряд ли гожусь.
Грейс рассмеялась:
– И все же подумай над этим. Селена получила докторскую степень в хорошем университете, и она знает там всех. Кому еще преподавать древнюю историю, как не человеку, который сам жил там.
Он, не отвечая, медленно прошелся по траве босыми ногами.
– Что ты делаешь?
– Наслаждаюсь свежей травой. Она щекочет пятки.
Грейс покачала головой.
– Ты поэтому вышел из дома?
– Да, мне нравится, когда солнце греет так, как сейчас. Что ж, правильно – он так долго был лишен этих маленьких радостей жизни.
– Пойдем, я приготовлю кашу, и мы позавтракаем на веранде.
Оставив Юлиана в любимом кресле-качалке, Грейс пошла на кухню, а когда вернулась, он безмятежно спал, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла.
Она решила не будить Юлиана, но неожиданно услышала его голос:
– А знаешь, я каким-то образом чувствую твое присутствие. – Он открыл глаза и бросил на нее обжигающий взгляд, откровенно смутивший Грейс.
Юлиан проснулся на заре и долго смотрел, как восходит солнце. Целый час он лежал и не шевелился, радуясь тому, что Грейс все еще рядом с ним. Не остаться ли ему и в самом деле в этом времени?
Увы, он владел только одной профессией, которой вряд ли найдется применение в этом мире.
А что до любви, то, когда ему было четырнадцать, он продал свою девственность за миску холодной каши и стакан прокисшего молока. Даже сейчас, спустя столько лет, Юлиан чувствовал горячие руки женщины, нервно снимающей с него одежду.
«Ах ты, мой сладенький, – шептала она. – Приходи ко мне всякий раз, как захочешь каши. Только смотри, чтоб мужа моего не было дома».
После этого ему хотелось умыться. Он чувствовал себя грязным. Его просто использовали.
Следующие несколько лет он чаще спал на свежем воздухе, чем в теплой постели, потому что ему не хотелось платить такую цену за еду и сомнительный комфорт.
Юлиан закрыл глаза. Ну как с таким опытом он будет жить в этом мире? И все же Грейс как-то сумела завладеть его сознанием. Дело было не только в проклятии: существовало что-то еще, чего он не мог объяснить. Впервые за последние две тысячи лет Юлиан снова почувствовал себя мужчиной. Он хотел ее, хотел телом и душой – ему была нужна ее любовь.
