Враг или Друг? - Ася Федотова
— Заявление закрыто — брат подталкивает меня к выходу. — Помогли нам. Родители Берестова заявление забрали, а то бы на их сынка встречное подали о покушении и попытке изнасилования.
— Женя? — в горле пересыхает.
— Да — отвечает отец. — Они с отцом сами предложили. Девчонка даже следы сняла. Но помогли нам не они, а Маша. Тот мент городской под Славика копал, а тут такая удача. Но Захар, отец Машин, помог. Связи у него.
— А как она узнала?
— Она приехала к тебе, сюрприз хотела сделать, но ты ее опередил с сюрпризом.
Огибаем здание и выходим на парковку, а там с заднего сидения выбирается и сама Беспалова.
Вот же гребаный пипец!
И что мне теперь? Лучше б отсидел, честное слово.
Скриплю зубами, будто песок попал.
Маша, заприметив меня, охает и семенит навстречу. Кидается с размаху, обнимает и прижимается щекой к куртке.
— Дурачок. Как же… Господи, как я волновалась, Влад — всхлипывает.
А я даже рук поднять не могу. И отстраниться. Замираю статуей и только на брата кошусь.
Тот пожимает плечами и прыгает на переднее сидение.
— Маш, нормально все — выдавливаю из себя, изо всех сил пытаясь погасить растущую дикую злобу, что и здесь она влезла. И здесь наследила так, не отмыться.
Оглядываюсь по сторонам. Лисы нет, и щемит все внутри. Клокочет.
— Не смотри, не придет — бурчит отец и усаживается за руль.
По дороге до дома Машка щебечет без устали о том, как отцу звонила, просила подключить связи, о том, как родители Берестова очканули, когда встречную заяву получили, как скандалили.
Как только оказываемся за воротами дома прошу отца с братом оставить нас с Машей одних. Папа, конечно, зыркнул напоследок, как на врага народа, но в итоге послушался и посеменил за братом в дом.
— Маш — разворачиваюсь к девчонке. — Я не могу так. Не могу с тобой. У меня ничего к тебе нет.
Та на секунду прикрывает глаза, а потом опаляет таким огнем, будто сейчас, заживо скоптит.
— Знаю — выдыхает ледяной воздух. Ресницы у нее длинные, мокрые, щеки пылают. — Я ходила к ней. Каких усилий мне стоило это. Ненавидела, удушить хотелось, но я все про нас рассказала. Ты прости меня, Влад, ничего между нами в ту ночь не было. Я специально. Я ведь любила тебя. Так любила. С самого лагеря. И Соню твою тоже я… запугала.
Сжимаю кулаки, лишь бы не ударить.
— Соню? — едва не задыхаюсь. Вот же больная. — Как… Соню…
— А так — пожимает плечами, а по щекам бегут молчаливые слезы. — Подкараулила и сказала, что отцу ее, священнику этому, все расскажу, типа, его дочь с мальчиком на заливе время проводит.
— Ну, ты и…
— Ненавидишь? — улыбается с каким-то безумным отчаянием. — Имеешь право. Но знаешь, я тебя отпускаю, не держу больше. И шантажировать не буду. Папу попросила отцу твоему помочь и свою часть сделки выполнить.
— Что так? Как-то не верится. Опять че то мутишь?
— Нет, правда, нет. Просто хочу, чтобы меня тоже любили. Не терпели, а любили. Пусть не ты, зато по-настоящему… А Женя дома. Ее твой отец к СИЗО не пустил. Прогнал. Из-за меня, наверное… Прости, Влад.
У меня такая буря внутри, взорвусь сейчас точно. Хватаю Беспалову за плечи и склоняюсь к лицу. Напугана? Это мне и нужно.
— Думаешь, спасибо тебе скажу? А вот хрен. Из-за тебя все. Какая же ты… Черт… Уезжай и не попадайся мне больше на глаза.
Подальше бы отсюда. Застегиваю дутик под горло и Валю со двора.
— Ты куда? — Беспалова кричит во след. — К ней?… Влад!
— Не твое дело — выкрикиваю в ответ.
Мчусь, как есть. В мятой толстовке, не бритый, не мытый, взъерошенный. В куртке нараспашку.
Повезло. Дверь приоткрыта, снова размагнитилась.
Взбираюсь по ступенькам с бешеной скоростью и давлю на звонок, склонив голову.
Задыхаюсь. Горло дерет от ледяного воздуха.
Вот же дерьмо!
Телефон в кармане разрывается от поступающих звонков, но мне сейчас совсем не до этого.
Лишь бы открыла. Не прогнала.
И вот по ту сторону щелкает замок, и дверь распахивается.
На пороге Женя. В тонкой сорочке с мишками.
— Влад? — жадно впивается в меня взглядом. Осматривает с ног до головы, а потом выдыхает. — Отпустили.
И меня переполнило воющей тоской по этим ее тягучим доверчивым глазам, по тонкой шее, по хрупкому, но такому соблазнительному телу, которое сколько же ночей не давало мне спать спокойно.
Успеваю развести руки, как девчонка ныряет в объятия и уже рыдает во весь голос.
— Я приходила — задыхаясь, шепчет мне в ключицу.
— Знаю — в ответ ей в мягкие, пахнущие яблоками волосы.
— В школе все решили, это я виновата — крепче ухватывается кулачками за скользкую от дождя ткань дутика. — Думала, ты тоже… Винишь меня. Отказался от меня. Твой отец сказал, что ты не хочешь меня видеть больше. Не хочешь, чтобы я приходила.
Открываю ее лицо от своей куртки, а пальцы у меня ледяные от уличного холода.
— Я ни секунды тебя думал о том, что это твоя вина. И отец… Он неправ. Он говорил это не от моего имени.
И тут ее губы теплые и мягкие, соленые от слез скользят по моему лицу, и у меня мозги срывает напрочь.
— Ты одна?
— Да. Папа на смене.
Подхватываю Женьку под бедра, отчего та охает, и тащу в комнату наугад.
Топит с головой. Сладко и крышесносно. И ее тоже. Чувствую, что ее тоже.
Укладываю на кровать, скидываю куртку и нависаю сверху.
Какая же она маленькая, хрупкая, милая. Тону в захлестывающей с головой нежности.
Моя. Только моя девочка.
Лиса смотрит открыто, прямо в душу.
— Я люблю тебя — охрипший от бега голос подводит, но она слышит. И прозрачная слеза срывается и скользит по коже вниз рядом с ухом. — Я не буду больше слушать. Никого слушать. Все буду решать сам. И тебя в обиду не дам.
Лиса лишь счастливо кивает, всхлипывая.
Касаюсь соленых губ и улетаю. Сразу в глубокий поцелуй. Жадный и отчаянный. Я так давно мечтал и ждал этого.
Так глупо себя лишил возможности быть с той, кого на самом деле люблю и хочу.
Женька заводиться не меньше моего, и когда мои губы торопливо спускаются у ключицам, отстраняется и сама расстегивает мою толстовку и подхватывает край футболки. Помогаю ей. Дергаю горловину за шеей и стягиваю с себя ненужную сейчас тряпку.
Женя давится вздохом. Рассматривает
