Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина
— Ты что здесь делаешь? — зло прошипела она, останавливаясь напротив Назара и глядя на него сверху вниз. Он вскинул на нее воспаленный взгляд. Быстрый и ощупывающий. Острый, до дна пробирающий. И если бы не этот взгляд, то можно было бы подумать, что он и сам сейчас упадет от усталости. Взъерошенный, грязный… в крови.
— Сижу, — проговорил он и поднялся. — Милан, я…
— Это же Назар? — зло перебил его Олекса, став с ней плечом к плечу.
— Да, — кивнула она, — тупит, как всегда. Не понимает, когда надо уходить и что ему здесь не место.
— Я никуда не уйду! — уперто заявил Шамрай, но в следующее мгновение поймал лицом Олексин здоровый кулак, устремленный аккурат ему в челюсть. Лицо опалила резкая боль, и как он остался стоять на ногах — вопрос интересный. Но и это недоразумение Олекса исправил. Схватил Шамрая одной рукой за ворот, а другой — вмазал в живот, после чего его и согнуло пополам, оставалось только толкнуть со всей дури и уронить.
— Четырнадцать лет мечтал это сделать, — севшим голосом пояснил Олекса, встряхивая кисть.
— Не надо, Лекса, — ухватила его за плечо Милана, — мы все-таки в больнице и не для того. Идем.
— Туда нельзя, — прохрипел Назар. — Пока нельзя. Сказали здесь ждать.
— Я не собираюсь ничего ждать, я собираюсь найти врача.
— Хорошо. Делай как знаешь, — выдохнул он и сел на диван, обхватив голову руками. — Но с ним все будет в порядке. Правда будет.
— Меня не интересует твое мнение! — возмущенно рыкнула Милана. — Я вообще не понимаю, что ты здесь делаешь. Твое место в полиции, а не здесь!
— Я не имею отношения к делам Стаха, — сорвалось у него.
— Вот они и разберутся.
— Милана, я ушел от него еще тогда, сразу. Я отдельно!
— Нахер ты меня останавливала? Я ему мало вмазал! — ухмыльнулся Олекса.
— И получил бы сдачи, — отбрил Назар. — Как зовут мальчика?
— Хватит! — Милана посмотрела ему прямо в глаза и повторила: — Хватит. Я прекрасно знаю, что кулаками махать у тебя получается значительно лучше, чем думать или отвечать за собственные слова. Поэтому хватит. Ты сейчас же уйдешь отсюда, — ее взгляд метнулся по всей его фигуре, зацепился за бурые пятна на рубашке. Она запнулась, сделала глубокий вдох и договорила: — Потому что тебе здесь действительно нечего делать.
— Он сказал, что я его… — Назар задохнулся и снова отчаянно посмотрел на Милану.
— Что бы он тебе ни сказал, ты должен уйти.
— Как его зовут? — проорал Назар. — Мне надо знать, как его зовут!
— Не ори, — тут же сердито одернул его Олекса. — Ты в больнице, а не на базаре.
А Милана насмешливо скривила губы и негромко проговорила, не отводя взгляда:
— Его? Мальчика? Ты даже спросить прямо не можешь, делаешь вид, что ничего не понимаешь. Твоего сына, Назар, зовут Данила.
Ну вот и назван.
Ну вот все и на своих местах.
Хотел знать — знай.
Твоего сына, Назар, зовут Данила.
Он уже взрослый. Он очень смелый. И он чуть не погиб сегодня.
Из-за тебя.
В груди резко запекло, и он невольно приложил к ней ладонь. Внутри, за дугами ребер, стук. Гулкий такой, рваный. Без привычной, спокойной монотонности. Ледяная ладонь была покрыта испариной. Он растер влагу о ткань рубашки — то ли хотел избавиться от мерзкого ощущения на коже, то ли сердце пытался унять. И то, и другое было правдоподобно. И то, и другое соответствовало бы действительности, если бы он правда в эту минуту отдавал отчет в собственных действиях.
Но он не отдавал себе отчета. Он смотрел на Милану. На ее серьезное, строгое лицо, бледное, но такое непроницаемое, что его перемалывало от этой ее непроницаемости. Потом лицо ее исчезло из поля его зрения. Он ушла искать врача, а Назар… Назар медленно двинулся к выходу, потому что она попросила его уйти. Потому что ему здесь делать нечего, когда ребенок, ее ребенок, в реанимации. Из-за Стаха. И из-за него, не придавшего значения и не думавшего ни о ком, кроме… себя?
А между тем, если бы он мог отдать сейчас половину собственного тела, чтобы с Даней ничего этого не происходило, он бы даже не думал, отдал бы.
Там, в лесу, он сумел перевязать его рану, чтобы остановить кровь. Потом тащил его на руках назад, к дому Никоряков, и молился всем богам, в которых не верил, и лесным духам, которые казались реальнее, чтобы с пацаном все было в порядке. Донес, получилось.
Никорячиха снова запричитала, перепугавшись до смерти, а Наз приказал Косте немедленно вызывать полицию. Бабку заперли, она только мешалась под ногами и не давала ничего делать. Первичный осмотр при свете электрической лампочки показал, что сами они не справятся. Впрочем, им в любом случае надо было ехать в больницу. Но там, в той лесной халупе, кое-как обработали рану, боясь допустить заражение. И закрыли ее как смогли. Даже довольно успешно, судя по тому, что кровь перестала сочиться. Пугало то, что мальчишка так и не приходил в себя.
В этом же состоянии Назар и отвез его в Друску, где была единственная более-менее приличная клиника в округе. Из приемки Данилу сразу забрали в реанимацию, а потом вышла врачиха, щупленькая женщина среднего возраста, и сообщила, что мальчика зашивают. Внутренние органы не задеты, но очень большая кровопотеря и есть риск заражения. С этими новостями Назар и пытался примириться, сидя на диванчике в больничном коридоре с единственной мыслью: нельзя уходить, будто этим он предаст снова. Его. Этого мальчика, так отчаянно кричавшего ему короткое «папа, ты пришел!»
Он как-то сразу принял это. Но приняв, не до конца осознавал еще, насколько это переворачивает с ног на голову всю его реальность. Когда к нему подошла какая-то сердобольная медсестричка и предложила переместиться в направлении имеющегося в больнице кафетерия, отказался. Уйти отсюда он не мог. Так и сидел, уронив лицо в ладони и пропуская сквозь себя отчаянные фразы.
«Папа, ты пришел!»
«Я люблю тебя»
«Сделай тест, и мы поговорим».
«Ну, привет, Назар. Ничего не напоминает?» — это уже откуда-то сверху. Знакомым до боли, лишь чуть огрубевшим голосом отзвучало здесь, в больничном коридоре. Шамрай вскинул голову и встретился глазами с еще одним осколком перечеркнутого и выброшенного навсегда прошлого.
С человеком, который был его лучшим и единственным настоящим другом. И предавшим их дружбу только тем, что не поверил ему, когда он не врал. Назар сглотнул, быстро скользнул мутными глазами по изменившемуся, повзрослевшему лицу майора полиции Лукаша Юзефовича Ковальчука. Они не общались с того самого времени. Лукаш несколько раз пытался связаться с ним, но Назар отрезал его от себя точно так же, как отрезал Милану, которая ему не лгала про ребенка, а он не поверил. Видимо, в этот день все, что он натворил добрых полтора десятка лет назад, должно было его добить. Правда пока еще он был в состоянии рыпаться и отбиваться. Потому, совладав с собой, проговорил:
«В этот раз ты мне вряд ли что пришьешь. Это я ваших вызвал».
«Я в курсе, что благородство тебя погубит. Я с Костькой уже пообщался. Теперь тебя послушать хочу».
«Ну слушай. Стаха надо задержать. Чем скорее, тем лучше».
«Сбежал твой Стах. Я только от него. Хотел допросить на основании показаний Никоряков и их сына-придурка, а его и след простыл. Кто предупредил?»
Назар рассмеялся. Жизнь вышла из-под контроля, он потерял управление ею, но ему было безумно смешно. До одури. Кто предупредил? Кто, мать твою, предупредил?! Да это он сам по сути своими требованиями заставил Шамрая-старшего дать деру. Тот опасность всегда жопой чуял, а тут еще и носом ткнули. Он, идиот, ткнул. Но оно того стоило. Назар встретил Костю, и если бы не тот, он не пришел бы вовремя и мальчишка, возможно, не пережил бы эту ночь.
В ответ на его смех Лукаш недоуменно вскинул брови. А Назар обессиленно выдохнул:
«Ты лысеешь, что ли?»
«Это от того, что думаю много», — отрезал тот.
Говорили они спокойно. По-деловому. Не касаясь ничего прошлого. Макса и Петра Панасовича задержали в поместье. Поливали бензином кабинет Стаха, поджечь не успели — слуги скрутили. Установили личность их подельника, с которым они увозили ребенка из лагеря. Им оказался парень, которого два месяца назад выпустили по УДО, Ковальчук его знал, оставалось найти.
