Жестокие святые - Мишель Хёрд

— Да, романтику, – признает она, а затем делает еще один глоток воды. – Твоя очередь.

— У меня нет времени читать.

Мой ответ вызывает у нее тихий смешок, и он звучит музыкально.

— Расскажи мне что-нибудь еще, – требует она.

Мне это нравится. Это первый раз, когда мы по-настоящему разговариваем. Это расслабляет.

— Я был действительно близок со своим отцом. Он был моим лучшим другом, – говорю я ей правду.

Глаза Елены смягчаются от сострадания.

— Какое твое любимое воспоминание о нем?

Я на мгновение задумываюсь.

— Их так много. – Положив руку на спинку дивана, я зажимаю прядь ее волос между указательным и большим пальцами. – Каждое воскресенье он готовил для нас стейки на гриле. Мы сидели на веранде и разговаривали о самых разных вещах.

На ее лице появляется пронзительное выражение.

— Это звучит так мило.

— Ты не близка со своим отцом? – спрашиваю я, хотя она и раньше говорила мне, что ничего для него не значит.

Елена качает головой.

— А есть какая-то причина? – Я наклоняю голову, сохраняя спокойное выражение лица, потому что хочу, чтобы она открылась мне.

Елена опускает взгляд на бокал в своей руке, и проходит долгое мгновение, прежде чем она отвечает:

— Он просто никогда меня не любил.

— А твоя мать?

Елена качает головой.

— Я ничего о ней не знаю.

Я медленно киваю, переваривая информацию. Испытывая свою удачу, я говорю:

— Расскажи мне, какой была твоя жизнь.

Она с трудом сглатывает, а затем делает глубокий вдох.

— Она была совсем не похожа на твою.

Я отпускаю прядь между пальцами и кладу руку ей на шею сбоку. Когда она поднимает на меня глаза, я наклоняюсь ближе.

— Скажи мне, маленькая птичка. – Чтобы подбодрить ее, я добавляю. – Дай мне что-нибудь, что я могу использовать против Данте.

Она мгновенно вздергивает подбородок, и в ее глазах вспыхивают искорки борьбы. Она делает еще один глубокий вдох.

— Ты знаешь, что он избил меня.

Сквозь зубы, я говорю:

— Я знаю только то, что я видел, и этого недостаточно, чтобы убить его.

Она отводит от меня взгляд, и черты ее лица напрягаются.

— Чего будет достаточно?

— Назови мне худшее, что он сделал.

Позволь мне взять все это на себя, маленькая птичка. Откройся мне.

— Ты убьешь его за это? – спрашивает она, все еще колеблясь.

— Да, – обещаю я. Он уже ходячий мертвец, но ей не обязательно это знать.

Чем дольше требуется времени Елене, чтобы рассказывает мне, тем напряженнее становится атмосфера.

Господи, если он изнасиловал ее… У меня нет пристрастия к пыткам, но для Капоне я сделаю исключение.

Глава 15

ЛЮЦИАН

Проходит мучительная минута, Елена ничего не говорит, и, нуждаясь в выпивке, я встаю. Я подхожу к приставному столику и наливаю нам по бокалу бурбона.

Когда я снова сажусь, я протягиваю ей стакан.

— Это лучше, чем вода. Это поможет.

Елена ставит воду на кофейный столик и берет у меня стакан. Она нюхает напиток, прежде чем сделать глоток, и затем ее лицо загорается жаром.

— Боже, что это?

— Бурбон. – Я откидываюсь на спинку дивана и, смакуя виски, жду, заговорит ли она.

Я наблюдаю, как ее мысли рассеиваются. Она делает еще глоток, а затем ее плечи опускаются, как будто она пытается стать меньше.

— Пообещай, что убьешь его. – Ее тон изменился. Он пустой, все тепло ушло.

Мои мышцы напрягаются, и слова легко слетают с моих губ.

— Я обещаю.

То же выражение, которое было у нее на лице, когда мы встретились, порхает по ее чертам, как будто она вырывает тайну из своей души.

Мое сердце начинает биться быстрее, а затем ее губы приоткрываются. В ее голосе нет никаких эмоций, когда она говорит:

— Данте убил моего друга. Единственного друга, который у меня когда-либо был.

Это не то, что я ожидал от нее услышать, но я сижу неподвижно и слушаю.

— Раньше я тайком выбиралась из дома, чтобы встретиться с Альфонсо в конюшне. Данте застал нас вместе. – Она делает паузу, чтобы сделать еще глоток, и это напоминает мне о моем собственном напитке.

Когда я подношу стакан к губам, Елена говорит:

— Альфонсо держали под дулом пистолета, в то время как Данте принуждал меня… встать на колени перед ним. – Она делает паузу, чтобы перевести дух, на ее лице появляется тошнотворное выражение. – Он все равно убил Альфонсо.

Я отставляю стакан, не уверенный, что правильно расслышал. Я смотрю на Елену, пока слова не проникают в меня, как горящие угли.

Ублюдок.

Мое дыхание начинает учащаться, когда ярость наполняет мои вены, и, не в силах усидеть на месте, я встаю. Я допиваю половину своего бокала, направляясь к окнам, прежде чем снова повернуться к Елене.

Она не шевельнула ни единым мускулом, но ее бокал пуст.

Я допиваю остатки своего бурбона, затем возвращаюсь к ней. Взяв стакан из ее рук, я снова наполняю их.

Стоя спиной к Елене, я заставляю себя произнести вопрос, и он звучит резче, чем я хотел.

— Капоне изнасиловал тебя?

Я беру стаканы, и только когда протягиваю ей напиток, она качает головой, забирая его у меня.

— Нет. Я была так счастлива поехать в Академию Святого Монарха, потому что знала, что это только вопрос времени, когда он это сделает.

Снова усаживаясь, я откидываюсь на спинку дивана. Я начинаю вертеть бокал в пальцах.

— Это был единственный раз? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

Я медленно поворачиваю голову, а затем наблюдаю, как Елена качает головой.

— Нет, это было не так.

Христос всемогущий.

Это все объясняет. Теперь я понимаю, почему Елена такая пугливая.

У моей маленькой птички нет сломанных крыльев. Они были вырваны.

— Мне было семнадцать, – шепчет она, ее голос звучит потерянно. – Последние четыре года были адом, и я просто хочу убежать от всего этого.

Боже.

Дыши.

Блять.

— Этот гребаный ублюдок. – Я пытаюсь сосредоточиться на своем дыхании, но вместо этого в моем сознании начинают мелькать образы.

Елена на коленях перед Данте.

Рев вырывается из моей груди, и я снова встаю.

— Черт. – Я начинаю расхаживать взад-вперед, пытаясь избавиться от