Потанцуй со мной (СИ) - П. Белинская Анна

Стены моей квартиры вибрируют под напором басов и женских писклявых голосов, перекрикивающих медийную громыхалку.

Голосов…

Двух.

Моей дочери и …

Опускаю на пол фирменный крафтовый пакет с заказанной в «Валенсии» едой. Бесшумно разуваюсь и аккуратно освобождаю карманы от двух телефонов, брелока и мятной жвачки.

Так же бесшумно следую на источник вибраций, не осознавая, что даже, если бы топал по керамограниту железными подошвами, вряд ли меня кто-нибудь услышит.

Мой пульс подстраивается под ритм какой-то страдальческой блевотины и отдает тупой болью в висках.

Я бы очень хотел ошибиться, я бы с радостью принял за безумное наваждение этот писклявый тонкий голос, пытающийся дотянуться до нужной октавы, но две сидящие в позах благородного лотоса миниатюрные фигурки не дают усомниться, что я пока еще в своем, но близком к помешательству, уме.

Обе сидят с задранными к плазменному экрану головами, где два мужика по очереди страдают, обложившись коробками из-под пиццы и прочей сорной едой.

Сиреневые волосы касаются мягкого ворса ковра, а острые коленки, спрятанные в тесные джинсы, беснуются в ритме мелодии. Перевожу взгляд на дочь и мое внимание цепляется за выкрашенные в сиреневый цвет кончики коротких волос.

Это, блть…Это, блть, невероятно.

Она уже успела и здесь отметиться?

Провожу ладонью по волосам и долго выдыхаю весь скопившийся в легких воздух.

Удивительно, что мой внутренний демон не бросается огнем и не орет, чтобы я вышвырнул ее нахрен. Потому что в их компании не место именно мне.

Со спины эти козявки кажутся абсолютными ровесницами, а я старым ворчливым папашей, к дочке которого пришла любимая школьная подружка.

Но когда наглая, ворвавшаяся в мою ладно настроенную жизнь, стихия оборачивается и встречается со мной своими коньячными глазами, я моментально пьянею и начисто забываю, сколько ей лет. Передо мной женщина, твою мать, которую я хочу и к которой определенно что-то чувствую кроме желания. Кровь бурлящим горным потоком устремляется книзу и будь я проклят, но по ее глазам я читаю тоже самое.

— О! Пап! Привет! — подрывается Марго и убавляет систему. — Давно пришел?

— Только что, — отвечаю дочери, но смотрю на Цыганку, ни капли не смутившуюся, а нагло улыбающуюся в ответ на мой хмурый взгляд.

«Что ты здесь делаешь?» — спрашиваю глазами Смутьянку.

«Разве не видишь?» — отвечают ее.

«Почему не ушла?»

«А надо?» — выгибает бровь.

«Ты сама не понимаешь, что творишь», — качаю головой.

«Я делаю то, что хочу» — упрямо вторит она.

«А если я не хочу?»

«Серьезно?» — насмешливо щурит глаза.

— Эээ… пап? — Рита переводит свой пытливый взгляд с меня на Смутьянку и обратно. — Мы тут с Юлей познакомились.

— Я счастлив, — разворачиваюсь и ухожу.

Сбежать, улететь, что, нахрен, мне нужно сделать? Внутренности клокочут истерикой, потому что, дурная, извела меня всего. Не понимает, отдаваясь безумным порывам. Самый херовый возраст влюбленности, так пусть любит молодого, романтичного пацана, а меня обходит далекой стороной.

Я не смогу ей дать отношения, у меня всё это было. У неё это будет…

Через три года мне 40, а ей 23, я буду сгорать, а она расцветать, так какого черта тебе сдался старый чулок?

В моей комнате пахнет ею. В соседней — тоже она. В голове — мысли сходят с ума, а на улице пекло…

И в груди тоже пекло, пожары лютуют.

Сбрасываю рубашку, иду в душ и думаю, думаю, думаю…

Надеваю чистую футболку, спортивные брюки и уверенно направляюсь в гостиную, где пикник скоропостижно свернулся, а четыре внимательных глаза неотрывно наблюдают за мной.

— Собирайся, — бросаю засранке и иду в прихожую.

Распихиваю по карманам два телефона, брелок и мятную жвачку.

За спиной слышу тихие вкрадчивые шаги.

Правильно, бойся. Ты сама напросилась.

— Марго, пакет разбери, — киваю на брошенные продукты.

Сука, даже не пожрал.

* HammAli Navai «Нет твоей вины»

31. Константин

Она сидит прямо, отвернувшись к окну и вцепившись одной рукой в ремень безопасности, другой ковыряя кожаную обивку кресла. Прощаю ей эту шалость, потому что знаю, что нервничает. Боится. Черт, да я сейчас сам самого себя боюсь. Не знаю, на что способен этот разбушевавшийся внутри меня демон, до этого спящий годами.

Я всегда предельно четко осознавал, что собираюсь сказать или сделать, но не сейчас, когда втапливаю педаль газа практически в пол. Всегда собранный и умеющий контролировать ситуацию, я поддаюсь внутренней истерике, с которой не в силах справиться. Она — моя истерика и наказание.

Если эта девчонка не понимает по-хорошему, я умею объяснять по-плохому. Я объясню ей так, что потом она меня возненавидит, а вот мне скорее всего понравится, и это пугает даже меня.

Паркую машину прямо напротив входа в отель, чтобы она отчетливо осозновала, куда я ее привез. Унизительно? Да.

Мы оба молчим.

Приоткрываю окна, чтобы впустить московский удушающий смог. Я бы сейчас с превеликим удовольствием закурил, но вспоминаю, что бросил это дело 15 лет назад, когда родилась Маргарита.

— Ты ведь понимаешь, что будет, если мы туда войдем? — нарушаю тишину, отчего ее плечи вздрагивают. Надеюсь, она осознает, что в гостиничном номере я ей не стихи Есенина зачитывать буду.

Девчонка поворачивает голову ко мне и смотрит глазами, в которых волнуется паника, желание, страх и азарт. Но Сурикова Юлия Владимировна такая непредсказуемая, что хер ее знает, что победит.

— Понимаю, — задирает подбородок, пытаясь выглядеть увереннее, но я хоть и не Станиславский, но тоже не верю.

— Я надеюсь на это. Ты же взрослая девочка? — какой постоянно хочешь казаться.

Кивает.

Хорошо.

— Ты ведь понимаешь, что потом… — намеренно замолкаю, — … потом ничего между нами не изменится?

Молчит.

Вот это оно и есть. Потому что потом она будет считать, что у нас отношения, а я поступлю с ней, как последняя тварь.

Но я хочу сразу дать понять, на что ей рассчитывать не стоит, прежде, чем согласиться выйти из машины.

— Это для вас не изменится, — отворачивается к окну.

— Юля, — беру ее за руку, которой она уже успела вытащить нитку из кресла. Девчонка тут же оборачивается и переплетает наши пальцы. Вот черт, что я хотел сказать? Когда она вот так смотрит, а кожа чувствует ее прикосновение, думать рационально, хрен, у меня получится. — Отношения — не для меня. Они мне не нужны. Мне 37 лет, а тебе 20. Задумайся. Всё, что я могу тебе предложить, — киваю на вход отеля, — пойти туда и переспать.

Стойко выдерживает мою чертову правду, но юлить и романтизировать я не умею. Только правда, какая бы больная она не была. Потому что скрывать — сделать больнее.

— Мне подходит, — шепчет и сильнее сжимает мою ладонь.

Пффф…выдыхаю. Ну что за дура малолетняя, а? Сама же потом будет страдать.

— Юль, ты…

— Перестаньте. Хватит, — взрывается девчонка, выдергивая ладонь. — Вы врете самому себе. Неужели вы не видите то, что между нами происходит? — она хмурит брови и выжидающе смотрит.

— Вижу. И не отрицаю. Это называется похоть. Именно поэтому я предлагаю пойти в отель и сделать так, чтобы это чертово притяжение развеялось.

— Это не похоть, — кричит она. — Это другое!

— Юль, не романтизируй и не усложняй. Я даю тебе две минуты. Подумай, как следует. Либо я отвожу тебя домой, и мы больше не пересекаемся, либо выходим из машины и идем в номер.

— А потом?

— Потом я отвожу тебя домой, и мы больше не пересекаемся.

— То есть, исход в любом случае будет один? — невесело хмыкает.

— Да. Но в первом случае, мы оба получим удовольствие, а во втором — у тебя останется твоя гордость и самоуважение.