Дым (СИ) - Саммер Катя

Боже.

Картинки ночной близости врываются в еще путанные после сна мысли — сменяют одна другую, возбуждают. Губы горят, между ног саднит, грудь опухла от укусов, но мне по-прежнему кажется, будто бы это случилось не со мной. Разве могу я быть такой счастливой? А я счастлива, никаких сомнений. Это чувство ни с одним другим не спутаешь.

Я смотрю за окно на утреннее небо, затаив дыхание, и эгоистично не хочу вставать, заниматься делами, возвращаться к обычной жизни. Можно хотя бы ненадолго остановить время?

В ответ на мой немой вопрос Дым ворочается в постели, прижимается к спине… оу, и вряд ли пультом от телевизора. Да, он трется об меня твердым членом, накрывает ладонью мою голую грудь. Мы вчера так и заснули — без сил и одежды, я едва трусики успела натянуть.

Федя утыкается носом мне в шею, ведет губами за ухо, слегка прикусывает мочку. Мурчит, как кот, да так громко!

— Утро… доброе… — растягивает слова, а у меня уже вся кожа в мурашках.

Он поворачивает мою голову за подбородок и наглым образом целует так мягко и так глубоко, что я уже дрожу.

— И тебе, — отвечаю, заглядывая в полумраке в его глаза, где нахожу столько тепла, сколько хватило бы согреть весь мир. Но оно для меня одной.

Боже, я люблю его, — проносится в голове с оглушающими салютами и радостными воплями. Осознание пробирает насквозь, сердце сжимается, а затем начинает с трепетом отстукивать ритм английской песенки про «любовь, которая повсюду»*.

Я ведь и правда его люблю. И я так боялась это признать, но сейчас точно понимаю, знаю, уверена, что уже давно и сильно. Наверное, и не вспомню, как все началось. Может, когда подобрал нас с Лисой на пустой дороге и спрятал от плохой погоды и невзгод. Может быть, когда позаботился о малышке, пока я без сознания каталась по городу в машине скорой помощи. Или когда отчаянно целовал на кухне, обезумев от горя.

А может, еще когда Федя вызволил нас из горящей квартиры?

Не знаю, но после эйфории, раскрывающей мое тело для него, очень внезапно подкрадывается всепоглощающий страх. В одно мгновение вспоминаю прошлые ошибки — как растворилась, с головой ушла в человека, которого полюбила в первый и до недавнего времени единственный раз в жизни. Думаю о том, какую выжженную пустошь в сердце он мне оставил, как наплевал на то, что было между нами. Наплевал и бросил.

Испуганно сглатываю, но изо всех сил пытаюсь не паниковать. Глазами ищу ответы на таком знакомом лице — в морщинках у бровей и едва заметных шрамах на лбу. Я не могу, не хочу верить, что Дым может поступить так же. С ним… с ним будто бы все иначе. Он ведь сам не позволяет мне о себе забыть, ставит наши интересы выше своих. Он заботится о нас двоих так, как не заботился никто раньше. Разве можно сравнивать его с Матвеем?

Я переворачиваюсь на спину, чтобы было удобнее обмениваться молчаливыми взглядами. Дым тоже изучает меня без комментариев. Даже пошлых. Интересно, о чем думает? Если бы я была посмелее, наверное, призналась ему в чувствах, но я не такая. От одной мысли у меня вмиг немеет язык, буквы путаются между собой в голове.

Становится не по себе.

— Я проверю, — бормочу сдавленно, — как там Лиса.

Звук моего голоса служит для Феди спусковым крючком. Именно в этот момент он начинает двигаться, наступает. Он, опираясь на локти, ложится сверху.

— Ага, — говорит, заключая меня в ловушку, из которой не выбраться без спецсредств.

Целует мою шею, подавляя протесты, ведет носом к ключицам и ниже. Нежно обводит губами грудь.

— Я… на пару минут. Переживаю из-за… лестницы. — Уже закатываю глаза и не спешу сопротивляться.

— Конечно, — снова издевается и зубами прихватывает кожу на боках. Медленно спускается, испытывая нервы на прочность.

Он бесцеремонно разводит мои ноги и ласкает губами внутреннюю сторону бедра. Долго, жадно. А потом так внезапно целует меня там через ткань, что я не сдерживаю стон. Жмурюсь до разноцветных мушек. Расслабленное после сна тело тотчас напрягается, сердечный ритм разгоняется. Между ног начинает пульсировать, а низ живота сладко ныть, когда его язык…

— Боже, Федь! Да!

Он не отрывается, продолжает эту невероятную пытку губами, подключает пальцы. Явно входит в азарт, пока я падаю и падаю. Дышу чаще и почти задыхаюсь. Не замечаю, как начинаю подмахивать бедрами, как стискиваю простынь в кулаках над головой и тянусь всем телом к потолку.

В тот момент, когда становится невыносимо хорошо, Федя сжимает ладонями мою грудь так сильно, что искры летят из глаз. Я даже приподнимаюсь на лопатках, сдавливаю коленками его голову, а затем, резко и коротко вскрикнув, падаю на кровать.

Боже, дышать. Дайте воздуха и помогите дышать.

— Если беспокоишься, я лягу наверху, а вы с Лисой можете занять мою спальню. Но ты же знаешь, где окажешься под утро, да?

Дым звучит спокойно, когда я дышу так, будто пробежала марафон. Как ему удается говорить сейчас? У меня даже руки не шевелятся, я молчу про то, чтобы собрать мысли в кучу. Не без усилий поворачиваю к нему голову и улыбаюсь, наверное, немного безумно.

— Вот теперь точно доброе утро, — говорю смущенно, а Дым уже приближается к губам.

Когда я вдруг оживаю, дергаюсь, откатываюсь на другой бок. Нужно же почистить зубы, принять душ! Нужно, в конце-то концов, сходить к Лисе и проверить, как она там! А если перевести на простой человеческий, то скорее сбежать. Дыма так много, я теряюсь!

Спрыгиваю с кровати, утягивая за собой одеяло, которое Федя тотчас хватает за край. Мы замираем напротив друг друга. Глаза в глаза. Я прикрываю наготу, а он хищно смотрит и не отпускает. Выгибает бровь, я зеркалю его движение. Он улыбается — я тоже.

— Пусти, — вроде бы требую, а сама кусаю губу. В моем голосе не особо много желания избавиться от него.

— Ну хорошо.

И Дым действительно разжимает пальцы. Вот только следом слетает с кровати и, подхватив за талию, кружит меня в воздухе.

Одеяло, конечно же, падает на пол, я хохочу, как ненормальная. Если Лиса и спала, то сейчас без сомнения должна проснуться. Поэтому я иду в контратаку и щекочу Федю — еще вчера, когда шутили, заметила, как он реагировал. Мой отец всегда называл ревнивыми тех, кто боится щекотки. Наверное, так. Я даже не знаю, ревнивая ли я.

— Все, сдаюсь! Сдаюсь я! — Дым размыкает руки, выпускает из объятий. Я в темпе вальса хватаю одежду и уже собираюсь выскочить из комнаты, но возвращаюсь и целую пожарного, который цепляется за меня с новой силой.

— Приготовлю завтрак, — говорит, а я, чтобы не начать спорить, прикусываю язык. Знаю — если захочет, он сделает, как посчитает нужным. В результате оторваться от Феда у меня получается далеко не сразу.

А наверху, к моему удивлению, оказывается очень даже тихо. Лиса спит в новой кроватке так сладко, что я засматриваюсь на нее. Сильнее зашториваю окна, потому как небо светлеет.

Я провожу в комнате минут десять, не меньше. Просто любуюсь малышкой, а сама витаю далеко, думаю… да обо всем, кажется. О ночи, о Дыме, о нас. Да, обычно запрещаю себе фантазировать, но сейчас… Можно заблудиться в этих мыслях хотя бы чуть-чуть?

Я разглядываю на занавесках узоры качающихся за окном деревьев и представляю, как, должно быть, на улице холодно. Но, если честно, все это такая ерунда, потому что на сердце тепло и цветы распускаются. Какое мне дело до наступающей зимы, когда на душе весна полным ходом?

Выйдя, тихо затворяю за собой дверь, быстро умываюсь и почти лечу вниз. Выглядываю принца-пожарного, но на кухне его почему-то не нахожу. На столе выложены продукты — яйца, бекон, овощи, а вот сам Фед где-то прячется. И, судя по отдаленным звукам воды из душа, именно там.

Не могу остановить мысли, в которых уже вспыхивают образы.

Когда внезапно звонят в дверь, я подпрыгиваю на месте, потому как не ожидаю в такую рань гостей, но дом-то не мой. Выдохнув и накрыв ладонью левую сторону груди, где колотится сердце, подхожу к двери. Поправляю прическу в зеркале у входа, а то, если это Паулина или кто-то из друзей Дыма, будут же шутить. Особенно, если он выйдет в одном лишь полотенце, висящем на бедрах.