Пуговицы (СИ) - Мартин Ида

Он демонстративно, одну за другой выложил на стол четыре пятитысячные купюры.

— Круто! Спасибо, — я потянулась к деньгам, но Томаш опередил.

Схватил их и, зажав в кулаке, будто собирается швырнуть в Бэзила, вернул смятыми.

— Не нужно. Забери обратно.

— Что?! — я была потрясена. — С какой стати ты влезаешь? Что значит не нужно? Это вообще тебя не касается.

— Теперь касается, — Томаш снова превратился в манекен. — Я найду тебе деньги.

— Эй, — я потрясла его за плечо. — Они уже нашлись.

— Тебе не нужно их брать у него.

— Что я пропустил? — Бэзил удивлённо, но всё ещё довольно миролюбиво улыбался, глядя на наши препирания.

— Объясни ему, — Томаш широким жестом махнул в сторону Бэзила.

— Что объяснить? Я сама ни черта не понимаю.

— Микки теперь со мной. И от тебя ей ничего не нужно, — в резкой форме объявил он Бэзилу, затем обернулся на меня. — Я принесу тебе деньги.

Мы с Бэзилом недоверчиво переглянулись и неожиданно оба расхохотались.

— Это так мило, — сквозь смех проговорила я.

Бэзил сделал вид, будто вытирает слёзы.

— Ты такой джентльмен, Слава. Рыцарь, блин, — и, передразнивая, добавил: — Клянусь, я принесу тебе эти деньги.

В глазах Томаша вспыхнул гнев, но лицо по-прежнему оставалось невозмутимым.

— Если ты со мной, — сказал он мне. — Ты не должна их брать.

Встал и вышел в коридор.

— Считаешь, что теперь имеешь право мне указывать, что делать? — я выбежала за ним. — И почему ты всё сам решил за меня? Всё-всё.

— Просто это некрасиво, — он опустился, чтобы зашнуровать ботинки. — И унизительно для меня.

— Ты случайно не заболел?

— Пожалуйста, не бери у него деньги.

— Вася просто так их принес. Чтобы помочь. Что в этом унизительного?

— Я тебе помогу. Не завтра, но в ближайшие дни, — он выпрямился и снял куртку с вешалки.

— Не смеши, где ты возьмёшь деньги? У вас с Дашей съёмная квартира. И… И другие расходы. Глупо приплетать к этому ещё и меня.

— Решать тебе, — он сам открыл дверь и ушёл с курткой в руках.

Я вернулась в комнату, Бэзил пребывал в той же небрежной позе.

— Прикол, конечно. Это был тот же Томаш, что учится с нами в одном классе? Точно? Я впечатлён. Чем ты его так околдовала?

— Да, фиг знает, — я и сама находилась в лёгком потрясении.

— На кой чёрт он тебе тогда сдался? Или это часть расследования? — Бэзил смотрел с любопытством.

— Слушай, Вась, я, кажется, ни разу не пыталась лезть в твою личную жизнь.

— Короче, на, — он протянул мятые деньги. — Отдашь, когда захочешь. Мама сказала, что, если понадобится, она даст ещё.

Я задумалась.

— Можно я пока не возьму? Пусть они у тебя полежат несколько дней.

— Впервые вижу, чтобы ты прогибалась под кого-то, — его колкий взгляд сделался злым.

— Я не прогибаюсь! Просто хочу посмотреть, что будет.

Бэзил шумно поднялся и, одарив меня презрительной ухмылкой, объявил:

— В таком случае, я тоже пошёл.

Поведение Славы поразило меня до глубины души. Только я никак не могла определиться, хорошо или плохо.

«Это некрасиво» — удивительное заявление из прошлого века. Типа он весь такой высокоморальный и правильный. В таком случае, что же он связался с Надей, у которой на лбу было написано, что мораль — это не про неё?

Когда она покупала ему шмотки, он тоже говорил ей, что это некрасиво? Какие у них вообще были отношения? Я впервые серьёзно задумалась об этом.

В школе Бэзил рассказал Филу про сцену, устроенную Томашем, и они долго и зло над этим ржали.

Уговора о том, чтобы молчать, у нас не было, так что я тоже посмеялась и даже немного подыграла им.

Томаш не писал. Не понятно было, обиделся ли он или как обычно держится на расстоянии. Я решила дождаться конца учебного дня, а потом поговорить.

Но на физике, когда училка только начала объяснять, как делать лабораторную, он неожиданно перебрался ко мне за парту и, провокационно близко наклонившись, быстро зашептал мне на ухо:

— Извини. Я не должен был говорить тебе, что делать. Просто зависеть от кого-то очень неприятно. По себе знаю.

— Значит, это ты вроде как обо мне думал? — машинально я положила руку ему на шею. — И тот командный тон, и ультиматум. Это всё мне показалось?

— Я извинился.

— Извинение должно стереть мне память?

Он взял под партой меня за руку, продел пальцы сквозь мои и крепко сжал. Я затаила дыхание.

— Иванова! — воскликнула училка. — Томаш! Мы вам не мешаем?

Резко расцепив руки, мы выпрямили спины.

— Вы уже совсем? — возмущённо сверкая глазами, она подскочила к нашей парте. — Ну, я не знаю.

— А что такое? — я поправила волосы. — Что мы сделали?

— Я, по-вашему, слепая? У меня все амперметры зашкалили, — она широко взмахнула рукой. — Слава, иди раздай всем приборы, а потом садись на своё место.

— Маше будет сложно одной всё успеть, — спокойно ответил Томаш.

— А где Ткаченко?

— Я с Красновым, — крикнула ей Лиза.

Физичка оглядела их с Филом и, покачав головой, тяжело вздохнула.

— Ладно. Оставайтесь. Только не отвлекайтесь, пожалуйста.

— Сейчас мы будем навёрстывать все твои пропуски и пробелы, — деловым тоном сообщил Томаш.

— Ты решил взяться за мою учёбу? — мне стало смешно.

Он поднялся, чтобы идти за приборами, но задержался и посмотрел на меня сверху вниз.

— Я вообще решил взяться за тебя.

Если бы я и хотела притормозить, то вряд ли уже смогла. Слишком долго я этого ждала и надеялась, что всё будет именно так.

В первом классе, ещё до того, как меня «накрыла» новая жизнь, у меня была подруга Леночка. Мы с ней сидели за одной партой, гуляли во дворе, ходили друг к другу в гости, собирали кукол Братц, строили для них домики и сочиняли кукольные сказки, которые в семь лет кажутся очень важными и почти настоящими. Мы договорились, что попросим родителей подарить нам на Новый год мальчиков БраТЦ. Я хотела Кевина, а Леночка Дилана. И никаких сомнений в том, что так и будет, не было. Наши родители принадлежали к той категории родителей, которые выполняют любые пожелания своих детей, хвастаясь друг перед другом.

Однако наступил Новый год, я вместе с кучей других подарков радостно заполучила своего Кевина, а вот Леночке куклу не подарили. Вместо неё ей принесли клубного щенка лабрадора, которого она и назвала Диланом.

Страшно расстроившись, я потребовала объяснить, как такое произошло. На что Леночка совершенно спокойно ответила, что всегда хотела щенка и давно просила его у родителей. Накануне Нового года она закатила им истерику, объявив, что кроме щенка ей не нужны никакие подарки.

Больше Братц её не интересовали. Она так сильно мечтала о щенке, что остальное перестало иметь для неё значение. С утра до вечера Леночка талдычила только про щенка и занималась только им. Щенок был классный: добрый, ласковый и весёлый, но мне играть с ним она ревностно не давала. Я решила, что Леночка очень глупая и ограниченная, и на этом наша дружба закончилась.

Однако теперь, вспоминая о Леночке и щенке, я очень хорошо понимала её.

Чувства обладания и, определённо, победы не шли ни в какое сравнение с опьянением от сбывшегося долгожданного желания.

Говорить о любви было бы слишком, но в тот момент, кроме Томаша, мне не нужен был никто.

Я ходила к нему в гости ещё несколько раз, мы играли с Дашей в Джаст Дэнс, она учила меня печь яблоки и заваривать травяной чай.

Томаш готовил блинчики с шоколадом, а я развлекала их своими историями.

О том, как в шестом классе нас возили на Бабаевскую шоколадную фабрику и я там сбежала, пробравшись в цех по изготовлению ирисок, а весь класс ждал меня внизу на проходной. Классная была в панике, сопровождающие родители в панике, администрация фабрики тоже, зато я узнала, что такое ириски, и запомнила это на всю жизнь.

А ещё как мы с Бэзилом и Филом во время культпохода в театр на «Синюю птицу» пролезли в гримёрку, познакомились с актёром, игравшим Душу Хлеба, и тот водил нас по закулисью и показывал, как там у них всё устроено. Потом, правда, ему досталось не меньше, чем нам, а нас троих вообще не хотели больше никуда брать, но пришла моя бабушка, наругалась, что педагоги не имеют права притеснять личности детей, и нас простили.