Женщина, я не танцую (СИ) - Танари Таша

Прикрыв глаза, Костя долго стоял и просто слушал, не решаясь миновать проем в соседнее помещение. Вдруг видениями реальности спугнет тончайший шлейф эмоций. Что там его ждет, точнее, кто?

И вот когда подернутая скорбью лирика, так и не сбывшиеся мечты, красной линией следующие за пальцами исполнителя, окончательно развеялись в прах, Костя сделал последний шаг. Там в ореоле света за роялем сидел белокурый ангел. У Лисовского даже дыхание на миг перехватило – он уже встречал этого ангела. Только если тогда образ показался ему карающим, то теперь его встретил настолько возвышенный лик, что Косте отчаянно захотелось преклонить колени.

Девушка продолжала играть, не замечая ничего вокруг, погруженная в себя, в собственные переживания. Дорого бы он дал, чтобы узнать, какие мысли ее сейчас терзают, какие обуревают эмоции, попробовать их на вкус, прожить их вместе. Ее изящные пальцы легко порхали над клавишами… Дежавю!

Перед Костиным внутренним взором сливались в единое две картины: день и ночь, свет и тьма, золотистые лучи и лунное сияние, клавиши музыкального инструмента и клавиатура ПК. Их объединяло одно – ее пальцы продолжали творить волшебство вне зависимости от контекста, необъяснимо, но он это чувствовал.

Так, наверное, бывает, когда два приемника настроены на передачу одних и тех же частот. Весь мир может звенеть и захлебываться в какофонии, а родственные души поймут друг друга без искажений, даже не обратив внимания на другой диапазон волн. Они вне зоны их слышимости. Изи[15].

Он притерся плечом к косяку и неотрывно следил за разворачивающейся историей, на губах Лисовского играла загадочная полуулыбка. Теперь в мелодии преобладали легкие интонации, так точно иллюстрируя картинку Кости, где свет и тени игриво сплетались между собой. Влюбленность, безудержное счастье и энтузиазм – он знал, это не продлится долго, но все равно без остатка растворялся в чувствах. Небольшая передышка, и буря, ворвавшаяся в финал.

Накал эмоций пронизывал каждую клетку, остро соприкасаясь со ставшими невероятно восприимчивыми нервными окончаниями. Яростно, гневно, здесь уже и в помине не осталось места страданиям. Костя сжал кулаки и усилием воли смиренно дожидался окончания драмы, он стойко перенесет выпавшее на долю тяжелое потрясение, о его жалобах небу никто и никогда не узнает. Бушующий океан разделят на троих создатель, пианист и их преданный слушатель. Это станет их общей тайной. Ни уязвленное самолюбие, ни бессильное отчаяние – ничто из этого не проникнет за внешний круг. Стремительные пассажи омоют, очистят душу, подарят исцеление и возможность на безболезненный вздох. Так вовремя, такой нужный.

Столкновение кипящей страсти и суровой действительности в любой из существующих эпох – казалось, эта музыка не утратит актуальности в каждое столетие каждого из миллениумов. Бессмертный гений композитора заключался в том, насколько точно он сумел дешифровать алхимию непроявленной вселенной в язык, доступный тем, кто готов услышать.

Воспоминания, путь, след ярко горящей кометы. Во что она превратится? В пыль или в путешественницу, что все же сумеет навсегда покинуть Солнечную систему. Лишь немногие смогут изменить свою орбиту, большинству не дано растратить собственного вещества, приблизиться к Солнцу и образовать хвост.

Что лучше? Какую жизнь выберем мы?

Вызов обстоятельствам и яркий факел, который либо поглотит, либо подсветит новый восход, или исследованную предшественниками траекторию, изученную и надежную?

Каждому из нас дана свобода, каждый взвешивает ее целесообразность на личных весах. Любая из чаш достойна уважения, ведь именно она – колыбель развития души. Единственно верного.

Лисовский выдохнул: все же Бетховен – гений! Господи, благодарю тебя за это утро, эту возможность дышать, чувствовать и внимать твоему великому замыслу. Благодарю за прошлое, настоящее и будущее! Благодарю за жизнь.

Тонко сотканные интонации мягко завершили полет, оставляя звенеть тишину после себя. Пронзительную, неприкосновенную, вибрирующую. А чуть позднее раздались самые искренние за все существование этой яхты аплодисменты. Одинокие и в то же время способные перевернуть неравнозначные колбы песочных часов, дабы вернуть счет песчинкам внутри. Зарядить их на другой полюс.

Говорят, вечного двигателя не существует. Чепуха! Наша внутренняя энергия, энергия творчества и безусловной любви – тот неисчерпаемый резерв, топливо, для любой хоть мало-мальски стоящей затеи с претензией на будущее и обособленность. Затеи, призванной существовать через года, не угасая. Как много из ныне живущих способны похвалиться наличием всех трех элементов в кузнице вечности?

Алена вздрогнула и подняла глаза от клавиш. Взгляды демиургов встретились.

– Ты?.. – едва слышное на выдохе от нее.

– И ты! – слегка хрипловатое от него.

Казалось, Алена смутилась, застигнутая в момент откровений с мирозданием. Она растеряно поозиралась, будто хотела сбежать. Мало-помалу мир вокруг приобретал привычную реальность. Костя смотрел на такую хрупкую на фоне необъятного инструмента и внушительного кресла фигуру девушки и никак не мог поверить, что это все та же задиристая не-леди, с коей его уже неоднократно сводил господин Случай.

И вот опять.

Неужели это не сон? Как она здесь очутилась? Что за странные хитросплетения невероятных вероятностей?

Лисовский сделал шаг вперед, еще один, и еще. Будто и впрямь матерый лис, учуявший свою добычу. Сосредоточен, внимателен, начеку.

Алена уловила его маневр и поспешно вскочила на ноги. От ее неосторожного движения жалобно стукнули молоточки о струны. Девушка превратилась из полноправной хозяйки сцены в настороженную гостью, по ошибке забравшуюся на незнакомую территорию. Костя ухмыльнулся: интересно, как скоро она справится с удивлением и вновь покажет коготки? Не-е-ет, он видел достаточно, чтобы обмануться ее поведением. Он видел ее настоящую!

Ту, какой Алена становится наедине с собой. Когда думает, что на нее никто не смотрит. Когда растворяются социальные маски и роли, когда на поверхность проступает истинная суть. Пусть ершится сколько угодно, пусть кидается тапками и задирает нос – теперь он в состоянии отличить ее щиты от ее же оголенной сердцевинки.

– Неожиданная встреча, – Костя продолжал крадучись продвигаться вперед, отрезая Алене путь к отступлению.

Она как-то странно хмыкнула, будто одновременно и соглашалась с ним и отрицала сказанное.

– Как сказать, – наконец выдавила из себя. – Где бы я ни оказалась в последнее время, там обязательно появляешься ты. Неожиданность? Ну такое. Всерьез начинаю задумываться, а случайность ли это?

– Воу, теперь мания преследования стала навязчивой идеей уже синьорины? – поддразнил Костя.

Она негодующе сверкнула глазами.

– А ты… да ты… – Алена поискала что-то на потолке, будто там скрывались подсказки. – Да как ты вообще здесь очутился?

– Терзаюсь аналогичным вопросом! Правда.

Костя стоял уже вплотную к роялю, и теперь ему было достаточно протянуть руку, чтобы коснуться девушки. Она молчала, очевидно, не собираясь ничего пояснять.

– Нет, ну я, конечно, могу допустить, что… – вкрадчиво начал Лисовский, но тут его улыбка померкла, а на лицо легла тень.

Соображал он быстро, озарение вспышками подсветило сложившийся в единое целое пазл. Растяжка с нелепым признанием для некоей Алены, явление пассии Зимина… ее проживание в одном с ними отеле и отсутствие ночью подруги вот этой вредной девицы напротив. А еще, – Костя едва ли по лбу себя не хлопнул, – тогда он не приглядывался, а вскоре и вовсе выбросил образ из головы. Да и кому бы пришло на ум подобное! Однако теперь он не мог не сопоставить сходство Селима с тем турком, коего он намедни провожал в несвойственном приступе благородства и заботы о ближнем… ближней.

Дьявол, да ведь все это время плутовки крутились рядом, затеяв лишь им ведомую игру. Или… хм, нет, учесть столько деталей и переплетений событий никому не под силу. И все же кое-какие факты отрицать было глупо.