Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина
— Куда мы? — удивился я. — Я знаю несколько отличных мест…
— Тссс, — просит она и прижимает палец к губам. — Я тоже знаю отличные места. Там, за парком больница, в которой Василек лежал. Я бежала через парк, срезая дорогу от метро. Брат совсем уже плохой был, часто даже не находил сил произнести хоть слово, лекарства дорогие, а мне всегда хотелось есть. И я всегда, проходя мимо закусочной в этом парке нюхала запахи и говорила себе — вот будут деньги, я приду сюда и поем. Денег у меня нет, но у тебя есть, не правда ли? Потому что я сюда так и не пришла…
И это у неё, по мнению Виктора миллион долларов? Шагаю, думаю о том, что жрать в сомнительной закусочной совсем не хочется, но ей отказать сейчас — как у ребёнка отобрать игрушку. А она сегодня столько смеётся и говорит, несмотря на то, что я с ней был груб… понимаю — мне хочется, чтобы она не останавливалась. Улыбалась своей быстрой неуловимой улыбкой, позволяя на секунду блеснуть белым зубам. Говорила, а я бы смотрел на её рот. Кожа от мороза у неё порозовела, а губы, наверное, потрескаются от холода….
— А там можно есть? — с сомнением поинтересовался я.
— Не знаю, — радостно засмеялась она. — Я же туда так и не дошла.
Я не помнил почти первых пяти лет своей жизни. Дом помнил, мамину тёплую ладонь, её рассказы. Нищета, в которой мы жили просто выветрилась из моей памяти. А вот детдом помню… Макароны, мягкие, переваренные, с жидким соусом, в котором плавает тертая морковь, ненавистные куски лука, никакого мяса — девяностые. Зато этот соус имел ярко красный свет, благодаря дешёвой пасте а банках. Помню овсянку жидкую и манку с комками… Я когда к Ирме попал никак не мог излечиться от постоянного желания жрать, мне хотелось прятать еду, не позволяла одна лишь гордость. Но по ночам вставал и воровато таскал из холодильника, из кастрюль и мисок, жевал торопливо, давясь… У меня нет культа еды, я все это перерос. Но обратно, в мир дешёвой и невкусной еды не хочется. Если только один раз — ради неё.
Закусочная находилась внутри самого парка. Ряды деревянных лавок и столов на летней веранде, их ещё не убрали. За одним сидит мужчина, перед ним в тарелке овощная нарезка, мелкими кусочками мясо, ополовиненная бутылка водки и рюмка. А пахнет и правда вкусно — шашлыками.
— Ты уверена?
Она кивнула, мы вошли. Сергей за нами, второй остался охранять вход. Здесь, внутри, меня сразу обволакивает тепло. Потолок достаточно низкий — вытяну руку, сразу же коснусь, мне некомфортно. Ряды столов, почти все свободны, и одуряющий запах еды и специй. Мы занимаем самый крайний столик, официант, он же бармен, приносит меню.
— Заказывай сама.
Сначала приносят бутылку вина. Грузинское, надеюсь, не местного разлива. Оно терпкое и дешевое, растекается во рту приторной сладостью, но я делаю глоток, потом ещё один, вспомнив свои разглагольствования на тему одинаковости алкоголя. Я ошибался.
— Еда, — потирает руки Лиза.
Тарелки тут тоже деревянные. На них — тонкая пшеничная лепешка. А поверх неё куски мяса, с них стекает густой коричневый сок, тут же поджаренные овощи. Я узнаю только помидоры. Все густо присыпано рубленной зеленью.
— Ешь, — командует она.
И я ем. Удивительно, но это вкусно, я даже смирился с паршивым вином. Съедаю мясо, подбираю вилкой куски овощей, а потом следуя примеру Лизы принимаюсь и за саму лепешку.
— Умница, — хвалит Лиза. — Если ты по моей вине растолстеешь, старуха точно ко мне подобреет.
Я ем, правда вино так и не допил. Счёт за все про все — три с половиной тысячи. Учитывая, что нам явно притащили с четверть барана…
— С тобой выгодно ходить по ресторанам, — шучу я.
— Со мной вообще выгодно, — отвечает она. — Особенно если предварительно купить меня за сотню другую тысяч долларов.
Она сразу успела опустить взгляд, но я успел разглядеть в нем неприязнь. Она играла, весь день играла. Странно, но мне обидно. Обидно за то, что так спокойно было, что съел эту еду и она была вкусной, а Лиза… мне подыгрывала все это время. Через тёмный уже парк к машинам, через пестрящий огнями город. Только проехаться с ветерком не получилось — поймали вечерний час пик. И в машине боль, до этого обманутая Лизой навалилась с новыми силами. Закурил, но сигареты никогда не помогали, отвлекали только ненадолго.
— Сергей, — позвал я.
— Ничего не могу сделать, — обернулся он. — Соседняя улица перекрыта.
Я откинулся на сиденье. Соблазн — выйти из машины и идти пешком. Краем уха уловил чуть слышимый вздох Лизы. Ну наверное не нравится со мной в одной машине, да плевать…
— Иди сюда, — наконец говорит она, я смотрю, не понимая, а она терпение теряет. — Говорю, сюда иди.
И манит рукой. Я поразмыслив минуту двигаюсь ближе к ней. Она притягивает меня к себе, вынуждает положить голову на колени, закрывает мне глаза рукой, как покойнику. Я подогнул ноги, пытаясь уместить на заднем сиденье не в меру длинное тело, чувствую себя ребёнком. Только испорченным и злым.
— Спи.
Я и правда засыпаю. Сквозь сон слышу гудки автомобилей, мерные рывки, когда наша очередь в пробке продвигвется вперед, а потом не слышу ничего. Просыпаюсь в полной тишине и почти полной темноте — вижу только заретушированное мазками тьмы лицо Лизы, тёмные пряди вдоль лица. Она прислонилась лбом к стеклу и смотрит на улицу. Двигатель молчит, мы приехали, а бросив взгляд на часы понимаю, что приехали уже довольно давно.
— Давно стоим?
— Не очень. Ты спал…
Я спал, она сидела. Сергей стоит на улице, водителя уже отпустили. По моим прикидкам давали мне поспать около часа. Час за полутора суток в моем нынешнем состоянии — очень даже неплохо. Я поднялся, размял затекшие плечи.
— Ты меня ненавидишь, да?
— А можно?
Улыбнулась, жаль выражения лица в темноте не видно, и вышла из машины. Поднялась на крыльцо, терпеливо дожидается, я нагнал её в несколько коротких шагов. Сергей уехал о гонять машину в гараж, мы вдвоём остались, медлим. Моё решение было спонтанным. Я легонько поймал её за подбородок, приподнял, и поцеловал. Сначала просто коснулся губами губ, словно выжидая её реакции. Реакции не было, никакой вообще, это порядком меня разозлило. Тогда увеличиваю напор, вынуждаю её запрокинуть сильнее голову, открыть рот. Даже не знаю, в какой момент закрыл глаза. Я… наслаждался поцелуем. Мягкой шелковистостью её рта. Ощущением невинности, которое она, Лиза, умела дарить, создавать вокруг себя. А потом я оторвался от её рта и открыл глаза.
Это случилось так внезапно… я даже не понял, долгих несколько секунд не мог понять. Мир исчез. Только вот мягко светил фонарь у входа, снежинки сверкали на её волосах не делая таять. А теперь… нет ничего. Только темнота, не уютная, такая, которая прячет тени. Врачи говорили, что рано или поздно я ослепну. То, что живёт в моей голове, не давая спать, оно давит на мой мозг. Только я не мог ожидать, что это произойдёт так быстро, так… Внезапно. Меня охватила бессильная злоба, хотелось разбить что нибудь, но что, если одна темнота вокруг?
Я вытянул руку и коснулся пушистого меха. Шуба. Нужно просто успокоиться, только как? Второй рукой коснулся холодной шероховатой стены. Скомкал рукав ее губы в руках, так, что сжал кожу до боли, она вскрикнула, а я обрадовался, что по крайней мере могу слышать. И первое моё желание сейчас — не дать ей понять, как мне хреново.
— Пошла вон! — яростно крикнул я, и по тому, как натянулась шуба, за которую я все ещё цеплялся, понял, что она от меня шарахнулась. — Пошла вон! Шлюха!
Я прибавил ещё пару слов безусловно обидных, оскорбительных я бы сказал. Она вырвала руку и убежала, я слышал, как открылась дверь в дом — пахнуло теплом, слышал дробный стук её каблуков — мы все же купили сапоги. Устали опустился на холодные мокрые ступени. Нашарил сигареты, зажигалку. Первую прикурил с фильтра — не видно же ни хрена. Отбросил. Со второй справился, глубоко затянулся, глаза закрыл, попытался унять бешеное сердцебиение. Подумал, а как Вельзевул без меня будет? Сдохнет, наверное… он никого больше не признает. Подумал о том, что можно ещё пожить несколько месяцев, но… жить слепым и слабым не хотелось. Докурил сигарету, и глаза открыл. И увидел марево. Светлое марево света фонаря. Через несколько минут уже смог различить верхушки деревьев, потом — ступени, дверь. Зрение вернулось ко мне почти в полной мере, но я все ещё сидел на ступенях не в состоянии переварить произошедшее.
