Пэппер Винтерс - Разрушенные (ЛП)
Я не был высечен из денег и золота. Я был высечен изо льда и камня. Я спал в яме больше ночей, чем спал в кровати, потому что был выбран.
Они говорят: «Выбран», я говорю: «Украден».
Иметь место, как это, под землей, с неотшлифованными стенами и низким потолком, давало мне передышку, давало мне логово.
Толкнув в сторону статую обезглавленной женщины, я пытался стереть Хейзел из своего разума.
Ее темные волосы, ее понимающие глаза, ее храбрый внешний вид. Я не мог перестать думать о ней, ходя из стороны в сторону, касаясь своих скульптур, вспоминая свое прошлое, которое я хотел забыть и похоронить.
«Она может уйти. Ты оставил ее одну».
Я не доверял замкам, что они могут удержать ее, если она действительно захочет уйти. Сталь внутри нее соответствовала стали внутри меня, и знание, что я не могу заставить ее остаться, сводило меня с ума.
Перед глазами был туман. Усталость и стресс сказались на мне.
Дерьмо, что я делаю? Я должен подняться наверх, чтобы взять то, за что заплатил. Я должен глубоко погрузиться в нее, и искать хоть какое-то подобие счастья. Я не должен убегать, как чертова киска.
Я взял молоток, сжимая деревянную ручку в кулаке.
«Сделай это. Это поможет тебе».
Позволяя внутреннему голосу уговаривать себя, как это было каждый раз, обещая сладкое облегчение.
Положив руку на станок, и плотно прижав ладонь к поверхности, я смотрю на нее в первый раз за это время. Испещренная крошечными шрамами, исколотая застрявшим в ней серебром, моя рука выглядела старой и отвратительной. Стремление хлопнуть молотком по одной из костяшек пальцев снедало меня, пока я не задрожал от потребности в боли, и капли пота не скатились по моему виску.
Разрушив чары, я медленно опустил молоток и перевернул руку, чтобы посмотреть на свою ладонь.
Как только, два года назад, я обрел свободу, несколько дней я провел, с щетками и мылом в руках, стирая отметки.
Очищая, стараясь убрать три символа, которые были на мне. Только агент мог знать, что они означают, что я — чье-то создание, чьей целью было только драться и разрушать.
Сейчас это неотчетливые линии; они до костей наполняют меня ненавистью и страхом. На обеих ладонях есть отметка: римская цифра III.
Я весь напрягся, желая, чтобы Гора Эверест сделал свою работу лучше, ударив меня сегодня. Это означало, что я бы получил то, в чем нуждался, прежде чем трахнуть Хейзел.
Напоминание о том, почему я сюда спустился, выдернуло меня из моих мыслей, и я осмотрел полки и бочки, полные металла.
Я должен решить проблемы с моей реакцией на ее прикосновения ко мне, но как?
Независимо от того, какие решения я придумаю, все закончится плохо. Я не мог надеяться на ее подчинение. Это означало, что я должен ее удержать. Водить ее на поводке, как домашнее животное, которое купил для использования. Но если я удержу ее, нейроны в моем мозге будут думать, что она жертва.
Она жертва. Dobycha.
Я ошибся, использовав свой родной язык. Я назвал ее «добыча», по-русски. Интенсивные курсы языка, который я наспех зазубривал, когда первый раз приехал в Сидней, на мгновение, покинули меня. Я не мог больше использовать свой родной язык. Это было небезопасно.
Сердце забилось, когда я думал о том, как легко было заговорить на родном языке — какой неидеальной была моя жизнь.
Дерьмо, в этом случае, я, возможно, заплачу ей завтра, чтобы она проваливала к черту. Мне не нравились эти мысли. Эти гребаные слабые мысли, что ворошили мое прошлое.
«Ты никогда не будешь обнаженным рядом с ней».
«Ты никогда не почувствуешь ее руки на своем члене».
«Ты никогда не будешь в состоянии иметь полный контакт с ее телом».
«Ты, в конечно итоге, свернешь ей шею».
Я был долбаным идиотом.
Я бы хотел не обратить внимания на нее.
Подойдя к тигелю, с куском предварительно расплавленной в центре бронзы, я включил печь и направил инструмент в языки пламени.
Сознательно погрузив себя в работу, я игнорировал мысли о том, какой хреновой была моя жизнь, щелкнув переключателем шлифовального станка и полировщика. После того, как я распутал серебряную цепь, которую часто использовал, ко мне в голову пришла идея. План, как держать Зел в безопасности от меня, или настолько безопасно, как это возможно.
Пока я работал, шли минуты. Это успокаивало мой разум, создавая небольшую иллюзию мира.
Проходили часы, я играл с металлом, огнем и потом. Работать с таким сложным материалом, было напоминанием, что какими бы высеченными из камня мы не были, мы всегда можем измениться. Мы могли формироваться и адаптироваться, и стать чем-то новым, даже куском железа.
Я должен сохранять веру.
Я мог измениться.
Через некоторое время.
Сев на табуретку, я отключил мысли и начал превращать кусок цепи в тюрьму.
К тому времени, как я закончил, солнце окрасило горизонт в розовый и золотой. Поднимаясь по лестнице из своего логова, крепко держа в кулаке свое творение, я тяжело вздохнул с облегчением.
Через стеклянную крышу, по центру дома, разливались теплые солнечные лучи. Знакомое напряжение покинуло мое тело.
Ночь закончилась. Вернулся день.
С каждым шагом приближения к комнате, я сильнее сжимал серебро. Я чертовски надеялся, что это сработает. Тихо открыв дверь, я прошел по ковру, специально ступая по ярким пятнам утреннего солнца. Не было никаких занавесок или огромных двойных штор. Ничего, чтобы блокировать яркий свет.
Это было еще одной вещью, к которой Зел придется привыкнуть. Я никогда не спал в темноте.
Ночь длилась часами — полная ужаса и страха. День был моим единственным шансом быть на свету — небольшим окном, когда должны были уйти воспоминания.
Ночь принадлежала моему прошлому. День принадлежал моему будущему.
Спящая женщина лежала, зарывшись под моими простынями. По плечи она была накрыта одеялом, а обе ее руки находились под подушкой на уровне ее щеки.
Мое сердцебиение участилось. Она находилась в моем пространстве. Ощущая запах моего покрывала, она спала на моей стороне кровати.
Я хотел сорвать с нее защиту и коснуться ее. Мне нужно было найти искру, энергию, которая существовала между нами. Напомнить, почему я был настолько безумен, чтобы попробовать это.
Но я не мог. Еще нет.
Для начала мне нужно было очищение.
Войдя в ванную, я снял одежду, бросив ее на пол. Положив то, что я сделал из тщеславия, я вошел в выложенный черной плиткой душ. Включил кран, и горячая вода мгновенно окутала меня своим жаром. Я включил ее так сильно, как это было возможно.
