Синди Жерар - На медленном огне
— О чем ты думаешь, рыженькая? — спросил он, улыбаясь. — Нравится тебе бывший полицейский и доморощенный поэт, который, бросив все, хочет провести остаток дней своих под каблуком упрямой независимой маленькой женщины, у которой не хватает здравого смысла, чтобы в дождь оставаться дома? Нужен ли тебе битый ветеран, который не умеет грести и управляться с рыболовными снастями?
— Да, нужен, — прошептала она, поднимаясь с колен. — Он мне нужен прямо сейчас. — Она повела его в спальню.
— Подожди, — он ушел и вернулся с пакетом, завернутым в яркую бумагу. — Я не хочу, чтобы ты ждала. Открой и помни, что я купил это тебе, а не себе.
Он поцеловал ее изумленное лицо и мягко подтолкнул к дверям в спальню.
— Иди.
Руки ее дрожали, когда она разворачивала пакет. Она развязала и развернула бумажный сверток, сняла крышку с коробки и откинула тонкую шуршащую бумагу, уже зная, что именно обнаружит внутри. Тонкое кружево слоновой кости обрамляли глубокий вырез ночной сорочки из чистого шелка. Джоанна слегка дотронулась до нее, затем на секунду прижала к щеке нежную ткань, сняла свою старую теплую сорочку через голову и надела подарок.
Дорогой шелк струился по ее телу, как теплая вода. Она поглядела на себя в зеркало. Заметит ли он легкую округлость ее пупка и полноту грудей? Проглотив комок, подступивший к горлу, Джо повернулась и пошла к двери.
Он стоял у очага и смотрел на языки пламени. Адам снял носки и туфли. Рубаха его была расстегнута и он вытащил ее из джинсов. Он поднял голову, когда Джо появилась в комнате. Она услышала его вздох, увидела его взгляд и ощутила тянущее чувство в животе.
Адам посмотрел на ее сияющие волосы, обежал взглядом фигуру и лицо:
— Ты очень красивая.
— Ты тоже. Твоя нога выздоровела?
Он кивнул головой и сбросил рубашку с плеч.
— И у тебя теперь две здоровые руки, чтобы любить меня. — Он бросил рубашку на стул, затем поднял плед, который был сложен на ручке кресла. — Я буду скучать, однако, по застежке на твоих джинсах.
Она улыбнулась и застеснялась.
— В первый раз я любил тебя при свете огня, — сказал он, расстилая толстое одеяло рядом с очагом. Он присел на колени и протянул к ней руки. — Подойди ко мне и позволь мне любить тебя. Это все было так давно.
Джоанна подошла к нему. Его большие руки обняли ее и прижали к себе. Рот его был горячим и жадным, когда коснулся ее живота. Она наклонилась к нему, укутывая волной своих волос. Сильные мышцы на его плечах были, как сталь, согретая солнечной массой ее волос.
— Подумать только, — прошептал он. — Я чуть не отказался от целой жизни.
Она провела рукой по его волосам и крепко обняла его.
— Подумать только, я чуть не отказалась от любви.
Он простонал и взял шелк зубами.
— Можно теперь снять эту чертову вещицу?
Она засмеялась смехом женщины, уверенной в себе, села рядом на колени. Легким, полным чувственности движением она сбросила с плеч тонкие бретельки. Он опустил рубашку и склонил голову ей на грудь.
— Ничто в мире не может сравниться с этим вкусом, — проговорил он, водя губами по соскам, пока они не стали твердыми и не набухли от проникшего в них желания. Он увлажнил их языком, слегка прикусил зубами, затем начал посасывать. Этого было недостаточно. Взяв всю грудь в ладонь, он захватил ее ртом.
— Девочка, сладкая моя девочка, — шептал он, и дыхание его было похоже на летний ветерок. Она дрожала и изгибалась, давая ему насладиться собой, предчувствуя сама наслаждение.
— Скажи, что я нужен тебе, — требовал он, привлекая ее к себе. — Скажи мне!
— Ты мне очень нужен, Адам, — сказала она, такая же нетерпеливая, как и он. — Здесь, — она подняла его руку к губам и поцеловала в ладонь. — Здесь, — она дотронулась его рукой до груди и прижала ее, скользя ладонью по ласкающей ее руке. — Здесь, — произнесла она, уже задыхаясь и опуская его руку на влажное от желания лоно. — Войди в меня, Адам, я так истосковалась по тебе.
Он опустил ее на спину и лег, обхватывая ее ногами. Целовал ее, погружаясь в шелковистый жар ее губ, потом отодвинулся и заглянул ей в глаза:
— Ты даже слаще, лучше, чем я тебя помню.
Непередаваемая любовь в его голосе сделали ее смелее.
— Я лучше. — Она взяла его лицо в свои руки и произнесла: — Меня стало больше, потому что внутри меня — часть тебя, Адам… твои врачи были неправы.
Жар в его глазах превратился в вопрос, вопрос — в недоверие, недоверие — в изумление.
Он отпрянул, оперевшись на локоть. Взгляд его скользнул по ее телу от грудей до живота. С осторожностью художника, который рассматривает драгоценный сосуд, он взял ее грудь и стал рассматривать ее, вспоминая и сравнивая. С обожанием он провел рукой по ее телу, по слегка выдающемуся животу. Он измерил ее талию ладонями и положил руку ей на животик.
Когда он вновь поглядел на нее, она слегка закусила губу.
Глаза ее затуманились слезами, как солнце на рассвете, когда, испытующе глядя на нее, не веря самому себе, Адам произнес:
— Это… невозможно! — надежда и неверие смешались в его голосе.
Джо взяла его подбородок в руку:
— Тогда мой гинеколог будет очень и очень разочарован. Он считает, что через шесть месяцев будет принимать роды.
Она будет помнить его взгляд всю оставшуюся жизнь. Он нежно поцеловал ее, закрыл глаза и прижался своей щекой к ее щеке.
Казалось, целую вечность он не отрывался от нее, сердце его гулко отдавалось в груди, наконец, он склонился и прижался к ее животу. Он поцеловал ее долгим, восхищенным поцелуем, затем положил голову на теплую плоть, в которой рос его ребенок. Она ощутила влагу его беззвучных слез и радовалась тому счастью, которым одарила его.
— Представься своему ребенку, Адам, — сказала она мягко. — Нам обоим предстоит с тобой заново познакомиться.
Он осторожно проник в нее, как будто боясь, что умрет, если причинит ей боль, так, как если бы она составляла свет, суть его существования. Он и любил ее потому, что она была светом и сутью его жизни. И больше.
Когда он проснулся, она сидела на тахте, согнув колени и зарыв ноги в подушках. Перевернувшись на бок, он подпер рукой и сонно посмотрел на Джо.
— Что ты делаешь?
Она улыбнулась:
— Смотрю, как ты спишь.
— Почему же ты не смотришь на меня оттуда, куда я могу дотянуться.
— Просто тогда я окажусь лицом к лицу с тобой, а я хочу смотреть на тебя издали. Хочу видеть тебя всего.
— Я тоже хочу видеть тебя всю… но на тебе снова эта чертова сорочка.
— Эта чертова сорочка подарена мне одним необычным человеком. К тому же… — она улыбнулась. — Мне она нравится.
Он протянул руку и, взяв ступню в руку, потянул ее к себе.
— А мне нравится снимать ее. Иди ко мне.
Наконец, он, отбросив влажные пряди золотых волос с висков, принялся любоваться фарфоровым совершенством ее лица.
— Но если бы я не вернулся, ты бы сказала мне о ребенке?
Джо поняла его страдания и ответила искренне:
— Я сама себе сказала, что нет. Я пообещала себе, что не стану использовать ребенка, чтобы вернуть тебя. К тому же я не задумывала так далеко. Это было потрясение. Не пойми меня неверно. Я была взволнована. Я и сейчас взволнована. Я думала, что если я не могу быть вместе с тобой, то могу иметь хотя бы часть тебя. Больше я уже не была одинока.
Но я испугалась, Адам. Я не знала, как ты среагируешь, когда я тебе обо всем расскажу. Он тихо выругался:
— Какая же ты глупая — преглупая девочка. Что бы ты сама смогла сделать?
— Я бы стала делать то, что всегда делала. Я бы стала жить и бороться. К тому же мне сделали предложение. Стив сделал мне предложение.
— Стив, — пробормотал он задумчиво. — Он знал о ребенке?
— Надо же мне было кому-то рассказать.
Адам поцеловал ее в лоб.
— Я восхищен им, но будь я проклят, если забуду, как он пытался увести мою женщину.
И только утром он передал ей письмо от отца.
Он наблюдал, как она читает письмо и слезы закипают в нее на глазах.
— Да, это он.
Адам кивнул.
— Но как?
— Тебе что-либо говорит имя Роберта Ходжеса?
— Да, он был одним из наших знакомых, когда папа потерял пансион.
— Мне кажется, он входит в совет директоров «Дримзкейпа». Когда я рассказал Джону, что ты можешь потерять пансион в аукционном сражении, он позвонил Ходжесу.
Джо с недоверием уставилась на Адама.
— Ему стоило больших усилий позвонить Ходжесу. Но он сделал это. И что он там сказал Ходжесу, я не знаю, но это были, должно быть, верные слова, потому что «Дримзкейп» не стал участвовать в аукционе.
— Я обожаю его!
— Он, думаю, тоже обожает тебя.
Джо долго молчала, затем вернулась к столу, взяла ручку и бумагу.
— Мне кажется, — произнесла она, — пора бы ему уже возвращаться домой.
