Филлис Уитни - Бирюзовая маска

Это была совсем не та история, которую рассказала мне Элеанора — что Доротея выстрелила из пистолета, потому что ее «отвергли». Но, как мне показалось, этот рассказ был более близок к настоящей правде.

— А ты разве не помнишь? — сказал дедушка.

— Что?

— Однажды между ними что-то произошло, она на него очень рассердилась. Он сказал ей, что пойдет к твоему отцу и расскажет, что в юности они любили друг друга. Я думаю, что к этому времени для Уильяма это уже не имело бы значения. Но твоя мать очень рассердилась и ударила Керка по лицу. Ты присутствовала при этом, Аманда. Вы были в гостиной, она не очень изменилась с тех пор.

Я как будто услышала из прошлого звук пощечины. Словно сквозь туман я увидела красивую разгневанную женщину, замахнувшуюся рукой. Я испугалась, но она гневалась не на меня. Когда мужчина ушел, она схватила меня на руки и прижала к себе. Я даже почти вспомнила запах духов, которыми она пользовалась.

— Ты вспоминаешь, да? — сказал Хуан Кордова.

Я потерла глаза руками.

— Немного. Кое-что.

— Хорошо. Значит, начало положено. Не нужно стараться вспомнить многое сразу. В другой раз мы еще попробуем.

— Но то, что я вспомнила эту пощечину, еще не продвинуло меня в истории с пикником.

— Это начало. Ты можешь рассказать об этом Полу. Я полагаю, ты общаешься с ним, несмотря на мои предостережения?

— Но зачем мне рассказывать ему это?

— Он должен понять, что Керк мучил твою мать. Что он вынудил ее сделать то, что она сделала. Если он действительно намеревается написать эту книгу, я бы хотел, чтобы он был мягок по отношению к Доротее. Помни, что Пол знал Доротею в те времена. Он знал о ее диком нраве — о крови карлицы, текущей в нас всех.

Я прервала его взмахом руки.

— Опять эта фраза — «кровь карлицы»! Элеанора сказала ее мне, и однажды об этом упомянул мой отец. Что это значит? Вы должны мне рассказать.

— Да, — сказал он. — Пора тебе узнать.

Он открыл верхний ящик письменного стола и, вынув связку из двух ключей, ощупал их пальцами, как будто на ощупь он их лучше различал, чем глазами. Затем он пришел к какому-то выводу, бросил ключи обратно в ящик и задвинул его.

— Не теперь, — сказал он. — Мы пойдем, когда будет темно и никто не будет за нами следить. После обеда приходи ко мне, я тебе что-то покажу. Ты имеешь право знать все наши семейные секреты. Может, когда-нибудь ты будешь отвечать за них. Но сейчас я устал. Приходи позже. Por favor.

Но я не могла с ним так просто расстаться.

— Я приду, но есть еще кое-что, что я хочу показать вам сейчас.

Со дна коробки я достала дневник Кэти и положила его перед ним. Мне не нужно было спрашивать, знал ли он, что это — он сразу же его узнал и, потянувшись к нему, открыл первую страницу и взглянул на число.

— Этой книги и не хватало, — сказал он. — Она вела дневники много лет — задолго до того, как заболела. Когда Кэти умерла, я перечитал их все. Но среди них не было книги за тот год. Ты нашла ее на ранчо?

Я кивнула.

— Она была в коробке вместе с маской и другими вещами.

— Я просил Клариту поискать ее, но она так и не нашла. Или, по крайней мере, так она мне сказала.

Я открыла дневник на его последних страницах, где были вырваны листы и остались только обрывки у корешка.

— Мы считаем, это сделали сегодня. Кларита выходила из дому?

Он остановил на мне злой взгляд.

— Она была здесь весь день. Несколько раз она заходила ко мне. Кларита такого не сделает.

— Чего я не сделаю? — спросила вдруг Кларита сзади.

Я повернула голову. На этот раз она не выглядела как испанская дама средних лет. На ней были коричневые слаксы и темно-красная блуза, она не надела никаких украшений. Эффект был неожиданным, она казалась моложе и более независимой от Хуана Кордова.

Он ответил ей холодно.

— Ты, я думаю, не поехала бы на ранчо и не стала бы рыться в вещах твоей матери. Ты бы не вырвала страниц из ее дневника.

— Конечно, нет. Кто-то это сделал?

Несмотря на ее отрицательный ответ, я почувствовала в ней напряженность.

— Расскажи ей, Аманда.

Я подчинилась.

— Так как Кэти передала мне, чтобы я поехала на ранчо, и оставила мне ключик, Гэвин отвез меня туда сегодня. Мы нашли там этот дневник с вырванной дужкой от замка и оторванными страницами. Не хватает тех самых страниц, в которых, очевидно, шла речь о пикнике и смерти моей матери.

— Эти страницы ничего бы не значили, — сказала Кларита. — Кэти знала только то, что с самого начала было известно нам всем.

— Я сказал Аманде, что ты весь день после обеда была дома и несколько раз заходила ко мне.

— Это правда. — Кларита говорила уверенно и с достоинством, но я решила, что или она говорит неправду, или Хуан ее защищает. Что-то держало ее в напряжении.

— Я нашла там еще одну вещь, — сказала я, вынув из коробки бирюзовую маску и показав ее ей.

Она вскрикнула и с отвращением отвернулась.

— Эта маска тебя раздражает? — быстро спросил Хуан, явно встревоженный.

— Ты очень хорошо знаешь почему, — ответила она. — Ее нашли там в тот самый день. День, когда погибли Керк и Доро. Ее держала эта девочка. Мама отняла у нее маску. А потом она упаковала ее в коробку вместе с другими вещами и отвезла их на гасиенду. Я не видела ее с тех пор. Эта маска предвещает дурное, Аманда.

— Я знаю, — сказала я. — Когда я ее увидела, я сразу же почувствовала сильный страх.

— Мне об этом никто не рассказывал, — голос Хуана звучал раздраженно. — Маска постоянно висела на стене на ранчо, но когда я был там в последний раз, маска исчезла, и я не спрашивал о ней. Как она могла очутиться на площадке для пикника?

Если у Клариты были какие-то соображения на этот счет, она себя ничем не выдала. Она просто протянула руку, чтобы взять дневник со стола, и хотела уже унести его, но я ее остановила.

— Пожалуйста, тетя Кларита, я бы хотела прочитать оставшиеся страницы, если можно. Я так мало знаю о моей бабушке. А эта книга расскажет мне о том годе, когда мне было пять лет.

Она отдала мне дневник неохотно, и я положила его вместе с маской в коробку, которую принесла с ранчо.

— Теперь я пойду к себе, — сказала я. — Вы хотите что-нибудь еще, дедушка?

Он больше не задерживал меня, и Кларита отступила в сторону, чтобы меня выпустить. Когда я выходила, Хуан сказал:

— Ты помнишь наши планы, Аманда?

Я сказала ему, что помню, и что после обеда приду к нему в кабинет.

Уже приближался вечер, и мою комнату пересекали тени, когда я в нее вернулась. На кровати все еще лежала «Эмануэлла» Пола Стюарта, но я не была готова в нее погрузиться. Дневник моей бабушки интересовал меня больше, потому что он мог осветить мне прошлое, тяжким гнетом нависшее над настоящим.

Я села в кресло у окна и стала перелистывать страницы. Кэти ярко выражала свою индивидуальность, и были страницы, которые я с удовольствием бы прочитала подробнее, но во мне росло беспокойство, заставлявшее меня читать, как будто я ждала какого-то открытия. Я как будто стояла перед закрытой дверью, зная, что я могу внезапно ее распахнуть и увидеть за ней что-то ужасное. Но моя рука не могла двинуться и толкнуть дверь. Что-то удерживало мою волю и сознание. Может, эта книга придаст мне силы распахнуть дверь.

Кэти любила жизнь и свою семью, но она не надевала розовые очки и не обманывала себя. Она жила в реальном мире, в котором она ясно отдавала себе отчет в том, кто есть кто и что из себя представляет — может, не всегда одобряя, но всегда любя их и позволяя им быть такими, какие они есть. В ее словах читалась любовь к ее мужу Хуану, но иногда он приводил ее в отчаяние. Она беспокоилась о Кларите и втайне молилась за нее.

Однажды она написала:

«Кларита обречена на несчастливую судьбу. Мне не нравится человек, которого она любит, и я думаю, он на ней не женится». В то время, когда она это писала, она уже не могла иметь в виду Керка, и я подумала, кто же этот человек, которого Кларита любила, будучи уже взрослой женщиной.

Доротея была источником радости для Кэти, и она обожала двух своих внучек, Элеанору и Аманду.

Я более внимательно прочитала то место, где она писала о нас, постигая саму суть слов. Ее любовь ко мне — дочери Доротеи — чувствовалась в каждой фразе, написанной ее сильным почерком, и когда я читала это, мне захотелось плакать. Вот где была семья, которую я искала. Если бы только моя дорогая бабушка прожила столько, чтобы я могла встретиться с ней, когда я уже выросла.

Однако, когда она писала об Элеаноре, в ее словах было что-то странное, какая-то боль, какое-то несоответствие, как будто она себя принуждала. Здесь была любовь, но за ней что-то скрывалось — печаль ли, страх или сожаление? — из-за чего я подумала, что, может быть, даже когда она была маленьким ребенком, в Элеаноре уже проявлялись не очень привлекательные черты.

Она писала о том, что в город вернулся Керк Ландерс, и в ее тоне чувствовалась горечь и неуверенность, которые затем сменились облегчением, когда она поняла, что чувство, которое когда-то Доро испытывала к Керку, исчезло, и Доро уже никогда не покинет своего мужа. Но на этих страницах она беспокоилась из-за Керка. Вместе с Хуаном они любили Керка и воспитали его как своего сына, так же как они воспитали как свою дочь его сводную сестру Сильвию. Но теперь Керк нарушил атмосферу счастливой семьи, потому что он сам был несчастен. Хуан старался им руководить и давал ему мудрые советы, и только его одного Керк слушал.